Ты принадлежишь мне

— Как Матроскин, что ли? — зачем-то переспрашиваю я, завороженно разглядывая мужа, который очень медленно приближается ко мне с тряпкой в руках, а затем так же медленно наклоняется и, практически касаясь моих губ своими, кладет тряпку на раковину. И тихо шепчет:

— Понятия не имею, кто такой Матроскин. Идем, покажу тебе нашу спальню. И ванную комнату. Приведешь себя в порядок, да и лекарства от аллергии надо на ночь принять.

ГЛАВА 5

— Ты с луны, что ли, свалился? Как это ты не знаешь Матроскина? — с удивлением спрашиваю, пока мы поднимаемся по лестнице на второй этаж. — Да этот мультик знают все дети, его же по телевизору постоянно показывали, и до сих пор иногда показывают.

— В детстве телевизор был под запретом, а сейчас, у меня нет времени на детские мультики, — хмыкает мой муж, который почему-то отстает от меня на пару шагов, хотя лестница в этом доме достаточно широкая, чтобы тут человек пять без проблем в одну шеренгу прошли. И когда я оборачиваюсь, то понимаю, чего он плетется сзади. Этот хитрый жук упорно рассматривает мои нижние девяносто, и взгляд у него такой горячий, что невольно хочется изменить походку и призывно повилять попкой.

Сдержав улыбку, я поворачиваю голову и, стараясь не терять нить разговора, спрашиваю с иронией:

— Что значит «под запретом»? Ты был наказан на все детство за плохое поведение?

Ну не верю я, что ему запрещали смотреть телек. Да это же кощунство какое-то!

— Нет конечно. Я мог сидеть часами в интернете, у меня был видеомагнитофон, и я смотрел американские мультики, художественные фильмы, разрешенные моим учителем, книги читал.

— Э-э-э… — я нерешительно останавливаюсь и снова поворачиваю голову к Тарасенко, который так и идет позади меня, хотя мы уже давно дошли до последней двустворчатой двери длинного коридора второго этажа, — в каком смысле — «разрешенные моим учителем»?

Женя так и не отрывает взгляда от моей попки и, словно загипнотизированный, отвечает:

— Когда мне исполнилось три или четыре года, я точно уже не помню, отец нанял мне личного учителя для подготовки к школе для мальчиков в Англии, туда брали детей с семи лет. В задачу учителя входило научить меня английскому языку и этикету, принятому в английской школе, чтобы я соответствовал определенному эталону. Хоть школа и была платной, но при поступлении все дети всё равно проходят очень жесткий экзамен. И не важно, сколько денег заплатят родители: если ребенок не пройдет отбор, то его все равно туда не возьмут. Эта школа нацелена на воспитание будущих политиков и управленцев. Мой учитель считал, что по телевизору идет слишком много русской пропаганды, а это могло очень плохо повлиять на мой неокрепший разум. Поэтому телек и все русские мультики для меня были под строжайшим запретом. Впрочем, как и многие американские, потому что в их мультиках пропаганды даже больше, чем в наших.

— У тебя было ужасное детство, — севшим голосом заявляю я.

Мой муж поднимает на меня свой теплый взгляд и с улыбкой отвечает:

— Я был лишен лжи, я мог сам выбирать тот контент, который мне нравился, а не смотреть то, что навязывает правительство.

— Но не без ведома учителя? — с грустью подначиваю я.

— Я считал его авторитетом, поэтому всегда советовался. Не забывай, мне было всего четыре года, — продолжает улыбаться Женя, и я вдруг осознаю, что его улыбка сильно отдает снисходительностью. Словно это не я жалею его и ужасаюсь его воспитанию, а наоборот…

Внутри начинает потихоньку закипать раздражение.

Я тут его жалею, значит, а он надо мной потешается?

— Все-все, не злись, — вдруг выставляет вперед обе ладони Женя. И, медленно обойдя меня, подходит к двери и нажимает на ручку. — Входи, располагайся, чувствуй себя как дома, это теперь наша общая спальня.

Качнув головой и насупившись, я прохожу в спальню, интерьер который практически ничем не отличается от всего первого и второго этажа. Все такое же серо-бело-черное, только острых углов намного меньше.

На стенах серо-черно-белые линии извиваются, переплетаются между собой, устремляясь вверх и вниз, чередуясь со светло-серыми пустыми участками. Кровать с полукруглой спинкой из белой кожи, застелена черным шелковым бельем. Вся противоположная стена сделана из зеркал, на потолке над кроватью тоже зеркала.

— А вообще стильно, мне тут нравится, — одобрительно киваю я хозяину квартиры.

А сама выискиваю вход в ванную комнату, ну не в коридоре же её искать? Обычно в таких домах ванные присоединены к спальням. А заодно стараюсь подавить в себе злость на мужчину. Нет ну это надо же, а? Он меня пожалел? Охренеть! Чувствую себя чертовой Красоткой, попавшей в хоромы Ричарда Гира. Такой же неотесанной, прости господи…

Блин… да мне никогда не было стыдно за то, что я смотрела телевизор! А он… он. Это что же, он пошатнул мои взгляды на воспитание детей одним разговором, что ли?

— Ванная тут, — вырывает меня Тарасенко, из моих странных размышлений, подходя к зеркальной стене и открывая спрятавшуюся в углу дверь.