Ты принадлежишь мне

— На самом деле, Лисовские думают иначе, — Тарасенко изучающе смотрит мне в глаза. — Они считают, что ты получала именно секретные сведенья. Банковские счета, особая клиентская база… Тебе давали все это на изучение и знали, что ты запомнишь за несколько минут. А затем слово в слово, цифра в цифру передашь своему шефу. А он уже эту информацию использует так, как ему нужно.

Моё дыхание учащается. По спине ползут скользкие мурашки. Желудок скручивает, над губой появляется испарина. Провожу пальцами, стирая противный липкий слой.

— Ты говоришь о шпионаже? — мой голос понижается почти до шёпота, потому что только теперь я осознаю масштабы той задницы, в которую попала.

— Именно. Ты шпионила.

— Я не знала, не понимала, — удрученно качаю головой. — Мне давали документы, я автоматически их запоминала. У меня…

— Память феноменальная, я знаю, — кивает Женя, и продолжает: — Догадываюсь, ты могла и не понимать, что читаешь. Да и тебе, я так думаю, было не до этого. Приехала в командировку, быстро что-то там почитала, сделала сверку по цифрам — и домой. А по приезде шеф у тебя спрашивает цифры счетов или имена клиентов, а ты ему их, как на духу выкладываешь. Словно живой компьютер под рукой. Ему даже ничего записывать никуда не надо, передавать через сеть или какими-то иными путями, то есть хранить где-то важную информацию, которую могут найти. Он использовал тебя в темную.

Провожу рукой по еще немного влажным волосам, путаясь в них пальцами, и задаю наиглупейший вопрос:

— Они мне не поверят, да?

— Нет, — качает он головой. — Они уверены, что ты шпионила по указке своего шефа. Передавала информацию.

Какое-то время мы оба молчим. Точнее, молчу я, а Женя как ни в чем не бывало работает челюстями. Видимо, действительно очень голоден. Я завороженно рассматриваю тающие льдинки в соке. И картина в моей голове становится почти полной… почти… Мне ведь и правда было все равно, что я читаю. Какие-то документы, которые мне подсовывали. Я их на автомате пересматривала, потому что думала о вечере и об очередной дозе секса с незнакомцем. Вот только одно я сейчас не могу понять.

— Почему Маркелова не тронули? Он же шпионил, как и я?

— Он сдал всю сетку, сам пришел и повинился.

Я сглатываю несколько раз и все же беру свой стакан. Надо немного смочить горло.

— А я, я здесь при чем? Он и меня сдал? Сказал, что я все знала?

— По словам моего информатора — нет. Ему сказали, что его пощадят, на пенсию отправят, и даже большую часть его капиталов сохранят, но он должен откупиться кем-то из своей семьи. Жена, дочь или ты — они же считают тебя его любовницей. Это обыкновенная месть, практикуется во многих крупных компаниях. Он выбрал тебя.

— Почему он всех сдал? — спрашиваю уже для проформы.

— Это мне неизвестно, — он допивает вино из бокала и кивает на мою тарелку. — Ты ужинать будешь?

Единственное, на что меня хватает, так это покачать головой.

Черт возьми! Меня предали самые близкие люди… И осознавать это так горько, что хочется упасть на пол, свернуться клубочком и заскулить. Я тешила себя иллюзией, что у меня вновь есть семья, что я кому-то нужна, кем-то любима. Я полностью вживила в свою душу семью Маркеловых. Но в итоге оказалась девочкой для битья. А может, Маркелов уже заранее решил так сделать? Он приблизил меня к своей семье, чтобы потом мной откупиться? Ведь слухи о нашей с ним так называемой связи меня порядком раздражали, и я никак не могла понять, почему он так спокоен. Я видела, с какой маниакальной нежностью он относился к своей жене, оберегая её от любой негативной информации.

«Люба и так настрадалась в свое время из-за Иришки, сейчас постоянно переживает», — всегда говорил он, прося меня никогда не говорить в их доме о работе и каких-то мелких проблемах.

А на сплетни о том, что я его любовница, закрывал глаза. Уже тогда надо было начать бить тревогу, задуматься, зачем он так делал… Но я же верила Маркелову как себе, наивно видела в нем своего отца.

— Идем спать. Через семь часов мы вылетаем, надо хоть немного отдохнуть.

Находясь в топком болоте собственных мыслей, я даже не заметила, как Женя встал с дивана и подошел ко мне.

Он наклоняется и подхватывает меня на руки, да так шустро, что я даже пискнуть не успеваю. Несет в ванную и ставит на ноги перед душевой кабиной.

— Тебе, наверное, лучше смыть косметику, да и вообще немного освежиться. Мама говорит, что вода уносит всю плохую энергию.

— Я только что мылась, — еле шепчу одеревеневшими губами.

Женя не слушает и методично освобождает меня от одежды. Я не сопротивляюсь, потому что просто не хватает сил. Даже удивительно, что на ногах стою. Боль душевная скручивает; становится тяжело дышать.

Мой муж тем временем полностью стягивает с меня всю одежду — даже бюстгальтер с трусиками, — и быстро раздевается сам.