Ты принадлежишь мне

Он подталкивает меня в душевую кабинку, а следом и сам заходит. Достает мочалку, выдавливает на неё геля и, включив воду, начинает просто мыться. Теплые капли обрушиваются мне на голову, заливают глаза и нос, а я думаю о том, что волосы опять придется сушить. Онемевшими руками выдавливаю себе в ладонь мыло из дозатора и смываю косметику.

А затем просто стою и наблюдаю за Тарасенко, отстранённо замечая, какое же красивое у него тело. Женя не замечает мой взгляд (или делает вид, что не замечает) и просто продолжает мыться.

— Потрешь спину?

— Если ты присядешь, — пожимаю плечами, забирая из его рук мочалку.

— Конечно, — кивает он и, развернувшись ко мне спиной, присаживается на корточки, придерживаясь рукой за стенку.

Добавив мыла из дозатора, я, чуть взбив пену на мочалке, начинаю водить ею по спине мужчины. В голове появляются воспоминания из прошлой жизни, как папа всегда звал маму в ванную, чтобы она потерла ему спину. Будучи маленьким ребенком, я сильно удивлялась, ведь я прекрасно справлялась с тем, чтобы помыться без помощи мамы, а папа все никак не мог. И когда я задавала этот вопрос родителям, то щеки мамы краснели, она отводила взгляд. А отец говорил, что у него просто спина побаливает, и ему из-за возраста тяжело заводить руки за спину, вот он и просит маму помочь. Когда я подросла, то, конечно же, стала понимать, почему родители всегда так долго задерживаются в ванной. Откровенные разговоры и шушуканье со школьными подругами многому учили. И когда я познакомилась с Тарасенко, то в своих мечтах иногда представляла, как мы вместе окажемся в душевой кабине, и я буду «помогать ему… мыть спину. И надо же, моя мечта осуществилась.

Вот только почему пришлось ждать так долго?

Странно, но ритуал с помывкой притупляет боль в моём сердце, и дышать становится намного легче. А может, я просто увлеклась. Мы оба голые и мокрые в душевой, и я вожу мочалкой по его мускулистой спине. Секс… он всегда заставлял меня забыться. Тот самый наркотик, притупляющий вечную агонию в душе. Вот и сейчас только он меня спасет от неминуемой истерики…

Бросаю мочалку на пол и начинаю водить обеими ладонями по плечам Тарасенко. Пальцами подбираюсь к его затылку и веду по мокрым волосам. Вижу, как напрягаются мышцы мужчины, становятся почти что каменными. Он словно притаившийся хищник на охоте, готовый сделать бросок. И мой муж не заставляет себя долго ждать. Резко встав на ноги, он плавно разворачивается ко мне всем корпусом, двигаясь словно танцор. Обхватывает ладонями лицо, очень медленно приближается. Глаза в глаза, губы в губы. Мы смотрит друг на друга, мои ладони лежат на его предплечьях. Женя целует меня. Не как обычно, словно голодный зверь, пытаясь поглотить, — а наоборот вложив всю нежность и душу. Обхватывает нижнюю губу, чуть посасывает её, затем верхнюю, а сам продолжает смотреть, своими черными, как ночь, затопившими почти всю радужку, зрачками.

Этот поцелуй длится недолго, одним рывком Женя прижимает меня к себе и очень крепко обнимает, заставляя уткнуться носом ему в грудь.

И именно этот его жест срывает все мои преграды. Меня начинает трясти так, что зуб на зуб не попадает, а на глаза наворачиваются слезы. Я всхлипываю и чувствую, как Тарасенко зарывается одной рукой в мои волосы, прижимая меня к себе еще теснее, а второй нежно проводит по спине.

— Чш-ш-ш, все будет хорошо, моя девочка. Тебя никто не тронет, я смогу тебя защитить, — слышу сквозь шум воды его мягкий шепот и еще сильнее трясусь.

Не знаю, сколько проходит времени, но Женя стоически терпит мои всхлипы, продолжая поглаживать по спине и по голове.

Он не дал мне секса, он дал мне утешение. Простое человеческое участие. Он понял, какую боль я чувствую от предательства Маркелова. Боль и страх от того, что могут сделать со мной Лисовские, попади я им в руки. Понял — и разделил эту боль со мной.

Зачем он это делает? Зачем? Зачем появился в моей жизни именно сейчас, тринадцать лет спустя? Но сил задать эти вопросы прямо сейчас у меня нет. Зато истерика прекращается. Почувствовав это, Женя ослабляет объятия и предлагает пойти спать.

Волосы опять свисают мокрыми сосульками, но сушить их у меня точно нет сил. Я промокаю их полотенцем, как и всё тело, и, не оглядываясь на Тарасенко, который решил быстро побриться, шлепаю босыми ногами в комнату по теплому ковролину.

Думать больше ни о чем не хочется. Хочется просто закрыть глаза и уснуть — что я и делаю. Лишь ненадолго просыпаюсь, когда Женя притягивает меня к себе. Сил противиться его объятиям нет, и я ныряю в очередной солнечный день с родителями.

Странно, но память почему-то подкидывает воспоминание не из глубокого детства, а когда я была уже гораздо старше — лето перед поступлением в университет.

Мы с родителями поехали на природу, купались в озере, жарили шашлыки. Целых три дня мы провели на природе. Это был их подарок на поступление. Ведь я уезжала в другой город и вернуться должна была только перед зимней сессией. Я впервые так надолго прощалась с родителями…