Ты принадлежишь мне

Я с благодарностью кладу ладонь на покрасневшую от натуги руку мужа, смотрю на его профиль, на играющие желваки, на стиснутую до зубовного скрежета челюсти, и аккуратно глажу побелевшие пальцы в надежде хоть немного успокоить его, придать собственных сил и уверенности, что все будет хорошо.

Странно, но в моих глазах этот страх сделал мужа обыкновенным смертным. Еще тринадцать лет назад я считала его чуть ли не супергероем. Настолько идеальным и правильным, что становилось страшно, и тогда я мучила себя вопросами: «А смогу ли я соответствовать? А не разочарую ли я его?» И когда он пришел ко мне в больницу на следующий день, я даже с каким-то извращенным злорадством приняла на веру тот факт, что это он был зачинщиком. Мой совершенно разбитый разум испытал жесткое разочарование и вместе с тем — облегчение, а подсознание с сумасшедшим хохотом подпевало, танцуя на могиле моей мечты: «Не так уж он и идеален!» Боже… это ведь было так давно, нормальные люди стараются забыть все плохое и жить дальше. Они действительно могут себе это позволить, а я не могу… И сейчас, когда я узнала от Маркелова, что Женя действительно ни в чем не виноват, моё сознание вновь раскололось надвое. Одна его часть стала с ужасом понимать — уж теперь, после всего случившегося, я действительно недостойна этого совершенно идеального мужчины, мне не место рядом с ним. Но, увидев его страх, та циничная сука во мне опять приподняла голову и неуверенно, но прошипела: «Он неидеален, он боится смерти! Ты хоть держишь себя в руках, а он даже пошевелиться от страха не может».

И это значит лишь одно. Я смогу быть рядом с ним… смогу, у меня есть шанс… Недолго, само собой, но хоть какое-то время.

Самолет нещадно трясет, но я не чувствую, по крайней мере пока, что мы падаем. Да я и сама боюсь. Не хотелось бы умереть сейчас, когда я вновь встретила свою мечту; когда у меня появился настоящий шанс. И та девочка, что еще живёт во мне, робко поднимает голову и надеется на счастье. Именно сейчас, в эту минуту я даю ей полную волю и впервые за долгие годы молю мироздание дать мне еще немного пожить и почувствовать то, о чем когда-то мечтала.

Да, теперь я готова поверить во внезапно вспыхнувшую любовь Тарасенко, в то, что тринадцать лет спустя он действительно хочет меня спасти.

Не знаю… может, я сошла с ума. Но я действительно ужасно устала быть сильной. Все решать самой. К тому же, как показала практика, все мои якобы сильные поступки на поверку оказались глупыми и завели меня в тупик.

И теперь я готова покориться этому мужчине. Даже если это все вранье, даже если он рассказывает мне сказки, я готова стать счастливой. Смерть может прийти за мной через несколько минут, а я… я ведь так и не узнала, что такое любить и быть любимой.

Мне нужно это эфемерное, безумно глупое, ярко-розовое чувство. Очень нужно…

Я закрываю глаза и молю вселенную дать мне время, хотя бы год… хотя бы еще один год. Клянусь, я не упущу, не провороню своё счастье, буду наслаждаться каждым мгновением, каждой секундой, проведенной рядом с Женей. Даже если все это ложь, даже если та глупая девочка во мне придумала всю эту чушь с любовью, и Тарасенко просто играет в свои странные игры, использует меня. Плевать! Я просто хочу уже отпустить ситуацию. Любить и быть любимой. Прошу… молю…

— Внимание! Мы заходим на посадку! Будьте готовы к сильной тряске и возможным возгораниям внутри кабины! — вновь слышу дрожащий голос стюардессы.

Она говорит что-то еще о том, где есть дополнительный выход, и о том, где находятся огнетушители; что в аэропорту нас уже ждут пожарные и скорая. А я продолжаю мысленно молиться, и лишь краем уха цеплять важную информацию о том, как выбраться из горящей жестяной банки. Поглаживаю до сих пор напряженную руку Тарасенко и всерьез уже переживаю за его состояние. Нельзя так долго бояться. У него же все мышцы затекут, и он просто не сможет выбраться из самолета, когда надо будет выходить; даже если страх его отпустит.

Повернувшись к мужчине, сильнее сжимаю его руку и зову приглушенным из-за чертовой кислородной маски голосом:

— Женя, прошу, услышь меня: тебе нельзя так долго находиться в напряжении! Прошу, умоляю, постарайся расслабиться. Все будет хорошо, мы не погибнем, слышишь меня? Женя? Ну, пожалуйста, ты мне нужен, умоляю тебя. Я же не смогу без тебя! Тарасенко! Ну! Я же рядом с тобой останусь в этом чертовом горящем самолете, прошу, пожалуйста, хоть меня пожалей! Женя!

Я дергаю его за пиджак, тормошу, пытаясь отодрать его руку от подлокотника, но он все равно не реагирует на мои слова. А мне уже реально страшно. Самолет снижается; мы будто бы просто несемся с неимоверной скоростью вниз и сейчас разобьемся вдребезги. А я так и не сказала ему то, что давно должна была сказать. А вдруг мы сейчас умрем? Вдруг я вижу его последний раз?

Ну уж нет! Я не позволю!

Зло смахнув со щеки слезу, я сдергиваю дурацкую кислородную маску и буквально ору на своего мужа: