Ты принадлежишь мне

Сердце замирает в груди, когда я отчетливо слышу звук открывающейся двери и топот множества ботинок.

— Ну наконец-то! В подвал его! — отдает приказ неизвестная стерва и, судя по стуку каблуков, идет следом.

Зареченский вносит меня в какое-то помещение где пахнет сыростью, и усаживает на твердый стул.

— Не волнуйся, Крис, все будет хорошо, — опять шепчет он мне прямо в ухо, даже умудряется прикоснуться губами к мочке.

— Этого подвешивайте сюда, — продолжает командовать женщина. От сдавленного мужского стона у меня внутри закручивается тугой узел.

— Очнулся, выблядок? — шипит эта психопатка, а затем выкрикивает: — Всё, валите все, дальше я сама!

Шаги в сторону выхода, громкий лязг. Словно кто-то захлопнул дверь и закрыл её на засов.

Опять слышу глухой стон, а затем уже ругательство. Боже… это Тарасенко. Это его голос!

Мычу, не в силах поверить, что это он, — и тут же слышу подтверждение своих самых страшных домыслов:

— Крис?

— Да-да, твоя сучка здесь, маленький гаденыш.

— Милена? Ты совсем еб***лась! Отпусти её! Тварь! — ругается Тарасенко — и тут же шипит.

Я не вижу его, ничего не вижу, и от этого хочется выть. Дергаю руки вверх, но они явно привязаны к ногам; опускаю голову вниз, чтобы стянуть проклятую повязку с глаз. И почти сразу же ощущаю болезненный тычок в плечо, а следом и злобное шипение:

— Сиди смирно, шлюха!

— Крис, не двигайся, — это уже хриплый голос Жени.

— Правильно, не двигайся! Я с тобой чуть позже продолжу, а пока займусь мои любимым пасынком! — рычит эта психованная. — Ну, рассказывай, гаденыш, как убил моего мальчика!

— С чего ты взяла, что я его убивал?

— Помнишь вот эту девку? — она шуршит чем-то и тут же добавляет: — Вижу, что помнишь… Эта дура притащилась на похороны твоего папаши и начала что-то там причитать. А я, когда прислушалась к её пьяному бреду, поняла, о чем она говорит, и приказала привести её ко мне. И эта пьянь рассказала, что жила с твоим папашей тринадцать лет. Да-да, с тех самых пор, как он вытащил её из того домика, в котором погиб мой мальчик. Оказывается, эта шлюха сидела там на привязи несколько дней, пока не появился ты и не убил всех. Всех! В том числе и моего мальчика! Своего собственного брата, тварь! А её спас. Затем вызвал своего папашу, и тот уничтожил все следы, забрав тупую шалаву с собой!

Последние слова она не говорит, а воет, захлебываясь от злости, гнева и боли.

Я бы, может, её даже пожалела, если бы не понимала, о чьей смерти говорит эта психованная.

Женя убил всех тех, кто надо мной надругался. Он убил собственного брата ради меня… Если до этого я испытывала вину и угрызения совести из-за того, что думала о моем муже плохо, то теперь… Если мы и выберемся отсюда, я просто не заслуживаю его прощения… никогда.

Я слышу сдавленное ругательство Тарасенко, и вдруг кто-то со всей силы долбится в дверь.

— Милена Артуровна! Тут срочный звонок. Это ваш отец!

— Бл***, когда же уже сдохнет этот старый пи**р! — тихо бурчит себе под нос эта самая Милена Артуровна и, цокая каблуками, удаляется. Открывает засов, противно лязгает дверью.

— Крис, все будет хорошо, — слышу уставший голос мужа и, не выдержав, всхлипываю. — Не плачь, мы выберемся, — он хмыкает и добавляет: — И я тебя к кровати прикую, чтобы больше не вздумала сбегать.

Внутри меня всё обливается кровью. Паника, страх и вина скручивают желудок. Я вновь сгибаюсь пополам и пытаюсь сдернуть с глаз повязку.

Но в этот момент с грохотом открывается дверь, заставляя меня застыть. Я слышу топот и незнакомые мужские голоса:

— Скорую, срочно! Диктую адрес…

— Евгений Николаевич, вы как?

— Почему так долго? Освободите мою жену, — хрипло приказывается Тарасенко.

— Тут дачный поселок, сигнал охватывал сразу несколько домов, пока всё обыскали…

— Кристина Эдуардовна, не волнуйтесь, сейчас мы вас освободим, не переживайте, уже все закончилось…

Голоса и звуки сливаются воедино. Меня наконец-то развязывают, вытаскивают кляп, убирают повязку с глаз, разминают ноги, руки, плечи. Проморгавшись, я вижу Женю.

Одежда моего мужа вся в крови, его с двух сторон поддерживают мужчины в спецодежде, как у военных.

— Женя? — прокашлявшись, зову его я.

Кто-то помогает мне встать на ноги и, поддерживая, подводит к мужу.

Он кладет свою большую горячую ладонь мне на щеку и, приблизив своё лицо, заглядывает в глаза.

— Прости, — тихо шепчу и, осторожно подняв руку, дотрагиваюсь до его разбитой губы.

А этот невозможный мужчина закрывает глаза и очень тихо выдыхает:

— Сначала выпорю, потом прощу.

Я улыбаюсь и осторожно целую его в верхнюю губу, чувствуя соленый вкус собственных слез.

ГЛАВА 16