Она захлопнула дверь, не дав мне вымолвить ни слова. Пока мы шли в школу, Виолетта трещала без умолку, вцепившись в меня, словно в спасательный круг, Эрнест носился взад-вперед, а Жоаким угрюмо молчал. Только у школьных ворот он поднял ко мне свое грустное личико. Я поставил Виолетту на землю и присел на корточки поближе к сыну:
— Ты хочешь что-то сказать или спросить?
— Сегодня вечером придешь ты?
— Да.
— Честное слово?
— Конечно, я буду вовремя.
— Не Тристан придет? Ты правда обещаешь?
В его голосе явственно проступала паника.
— Есть какие-то проблемы с ним?
Он отвел глаза.
— Жожо! Ответь мне.
— Прости, папа, я не должен был ему звонить, когда мама заболела, но нам было очень страшно.
— Ты все правильно сделал. Не нужно винить себя, во всем виноват только я. Это все, что тебя беспокоит, или есть еще что-то?
Он яростно размахнулся ногой и нанес удар в пустоту.
— Он слишком часто бывает у нас. Мне не нравится, как он ведет себя с мамой, он какой-то странный, и потом…
— Что?
— Он собирается заставить меня заниматься тромбоном. Вчера после школы он говорил, что купит мне новый инструмент.
Тристан намерен все украсть, его безумие не имеет границ. У меня снова зачесались кулаки — теперь он ведет атаку на детей.
— А ты совсем не хочешь?
— Хочу, но с тобой, а не с ним. Я хочу, чтобы ты вернулся домой, папа. Чтобы все опять было как раньше, когда ты работал с Люком.
Его большие голубые глаза наполнились слезами. Я обнял его:
— Я все исправлю, сынок, ты прости меня…
Я отодвинул его от себя, но продолжал держать за плечи, не давая отвернуться.
— Мама про тромбон знает?
— Нет.
— Если Тристан захочет повести тебя на урок, соглашайся.
— Нет! Не надо!
— Очень важно, чтобы пока ты делал все, что он велит.
— На самом деле он плохой, да?
Он не ждал от меня ответа.
— Я помогу тебе, папа.
— Главное, будь осторожен и приглядывай за братом и сестрой. Ну, давай беги, не опаздывай, до вечера.
Я расцеловал детей, и они помчались ко входу, а я следил за ними, пока они не скрылись за дверью школы.
Вечером сработал рефлекс, и я открыл дверь собственными ключами — старые привычки быстро возвращались. Однако, когда дети ворвались в гостиную, я не последовал за ними, а остался на пороге.
— Мама!
— Добрый вечер, зайки! На занятиях все было о'кей?
— Да!
Они принялись ей рассказывать о своем школьном дне, а я стоял у двери и наслаждался их звонким гомоном и звуками Вериного нежного голоса, когда она обращалась к детям и смеялась вместе с ними над историей, случившейся на перемене. Нет, я не могу отдать свою жизнь этому гаду! Он пачкает все, что попадается на его пути, он их уничтожит, подчинит своей воле.
— А папа где? — спросила она детей.
Этот простой вопрос заставил мое сердце забиться чаще.
— Я здесь, — ответил я и сделал несколько шагов вперед.
Она подбежала ко мне, сияя:
— Им полезно встречаться с тобой.
— Мне тоже.
— У тебя был удачный день?
— Напряженный, но довольно удачный.
— Ты работаешь над новыми проектами?
— Конечно, несколько уже на стадии стройплощадки, еще по нескольким ведется подготовка или переговоры о заключении контрактов. Я не прекращал работу.
— Это правда?
— А ты действительно сомневалась?
Ее руки задрожали, она стала их нервно мять:
— Прости меня.
— Если кто-то должен извиняться, то только я, причем до конца жизни.
Она пристально посмотрела на меня, ее глаза блестели.
— Когда мы перестали говорить друг с другом, Янис?
— Хотел бы я знать…
Мы одновременно вздохнули.
— Ладно. — Она сменила тему. — Детям пора в душ. — Пойду попрощаюсь с ними.
Она отодвинулась, чтобы пропустить меня. Я удостоился поцелуев, даже от Жоакима.
— До завтра, слушайтесь маму.
Вера проводила меня до порога. Она была еще у нас дома, а я уже нет. Я умирал от желания поцеловать ее, она почти сделала шаг ко мне, но спохватилась.
— Хорошего вечера, — пожелала она.
— Будь осторожна.
— Что мне может здесь угрожать? — пожала она плечами.
Я провел рукой по лицу и растрепал волосы.
— Я серьезно, Вера… Ты сочтешь меня психом, но… — Что это такое? — Она схватила мою руку и принялась пристально изучать.
Ее пальцы осторожно пробежались по моим разбитым суставам: я поранил их накануне, колотя кулаками по стенам Тристанова кабинета и лестничной клетки.
— Янис, ты подрался?
Я любил, когда она говорила со мной словно с нашкодившим ребенком. Мои губы сами собой расплылись в улыбке:
— Со стенами.
Я видел только ее руку на моей, и она ее гладила. Мы не прикасались друг к другу так давно. Это мимолетное прикосновение доказывало, что между нами по-прежнему что-то есть, как бы нас ни старались разлучить.
— Со стенами чего? Или с чьими, точнее?
Что я мог ей ответить?
— Догадываюсь, — предположила она. — Это моя вина. Не нужно было вчера говорить, что Тристан заботится о нас лучше, чем ты. Тем более что это неправда. Я была страшно сердита, мне захотелось сделать тебе больно, прости. Не ссорься с ним из-за меня. К несчастью, мы зависим от его щедрости.
— Нет, ты ни в чем не виновата. Ты чудо, Вера.
Я не выдержал, это было сильнее меня, я обнял ее, она прижалась к моей груди, я зарылся лицом в ее волосы.
— Мама!