Теперь-то я понимаю, что, стремясь к добротному уровню жизни, мы начинали работать на этот пресловутый
Сейчас даже трудно вспомнить причины всех стычек и мелких ссор, и периодов взаимного непонимания, которые начались у нас с некоторых пор. Правда, пока что нам хватало ума не давать им разрастаться — мы быстро мирились. Но многие из этих ссор и стычек застревали в памяти…
Помню, деньги, отложенные на ежедневные расходы, мы хранили в толстом томе Маркса, и каждый из нас троих брал оттуда, сколько нужно, делая при этом запись в отдельной тетрадке; а клали мы их в тот том по двум соображениям: раз ты, Маркс, великий экономист — вот и храни наши деньги; а если заберется воришка, то вряд ли сообразит искать их в толстом скучном томе…
Но, сунувшись туда однажды за деньгами, Ты обнаружила большую недостачу. Виновницей оказалась Алена — заносить свои траты в тетрадь она часто забывала; а именно в тот день у нее случилась какая-то трата… Наверное, можно было бы заставить ее вписать трату в тетрадь и этим решить конфликт; но Ты, раздраженная чем-то посторонним, принялась пилить Алену, причем раздражение Твое было несоразмерно ее деянию, и я за нее вступился. Твое раздражение перекинулось на меня; я неуклюже отшутился:
— Давай, давай, милая, спускай на меня Полкана — я потерплю.
Но Ты истолковала мою реплику по-своему:
— Ах, ты меня только терпишь? Я для тебя — сторожевой пес, Полкан?.. — и пошло-поехало, и сколько я ни оправдывался, что Ты по-прежнему — мое самое дорогое сокровище, — всё истолковывалось Тобой превратно: будто бы я лгу, фальшивлю, это пустые, дежурные фразы, которыми я привык отгораживаться от Тебя, — так что мне осталось одно: ждать, когда Ты выговоришься.
Кстати, к тому времени Ты стала вдруг очень ревнива и готова была ревновать меня ко всем, кто моложе Тебя, даже к дочери — особенно когда мы с ней начинали шутливо
— Чего ты к ней пристаешь? — ворчала Ты. — На детей потянуло?
— Ну что за глупости — Ты, матушка, явно начиталась лишнего! — иронически качал я головой.
— Какая я тебе матушка! — взвивалась Ты…
Но бывали размолвки и вовсе нелепые… Однажды вы отмечали на работе какое-то событие, да так разгулялись, что решили продолжить кутеж, и Ты привела всю заряженную разгульным настроем компанию сотрудниц к нам. Встретил я вас приветливо, но участвовать в разгуле отказался: у меня была срочная работа, и я вернулся за письменный стол, слыша при этом, как вы сначала галдели на кухне, потом накрыли стол в гостиной и переместились туда. Галдеж на время затих; но тишина длилась недолго: подогретый алкоголем, он снова вырвался у вас наружу; потом грянула музыка, и ко мне явилась делегация из двух дам, приглашая к танцам: без мужчины, хотя бы единственного, у вас там, видите ли, ничего не получается.
Ссориться с ними не хотелось, да и толку от занятий уже не предвиделось; жаждущие веселья дамы чуть ли не силком подхватили меня, увели в гостиную и закружили. И когда какая-то из них, выказывая большой интерес к моим занятиям, завела со мной на эту тему разговор во время танца, а я, не имея понятия о том, что дама эта — Твоя тайная недоброжелательница, так увлекся, что станцевал с ней два раза подряд; тогда Ты подошла и бесцеремонно нас остановила:
— Ты чего в нее вцепился? Нас тут много!
Я не подал вида, что обиделся, и, извинившись перед партнершей, станцевал еще с несколькими дамами — однако и Твое, и мое настроение было уже подпорчено. Дамы, спохватившись, что уже поздно, засобирались домой, помогли Тебе отнести на кухню остатки пиршества и ушли. Ты принесла в гостиную ведро с водой, швабру и принялась протирать пол, а я стоял в дверях и выговаривал Тебе за бесцеремонность со мной при гостьях. Ты хмуро молчала, и чем дольше молчала, тем больше раздражался я. Затем, вытерев пол и прополоскав в ведре тряпку, Ты, ни слова не говоря, взяла ведро и вылила его на меня.
Ты была пьяна, конечно — но такой наглости я не ожидал; по моему лицу текли потоки грязной воды, и я стоял, отфыркиваясь, мокрый с головы до пят. У меня хватило выдержки не влепить Тебе сгоряча затрещины — но не хватило выдержки увидеть в этом хоть и злую, но шутку:
— Дура Ты взбалмошная! — рявкнул я, хлопнул дверью и пошел в ванную отмываться, а потом молча постелил себе в гостиной.
Ты, быстро уснув в спальне и хватившись меня ночью, пришла ко мне, разбудила и стала звать к себе. Однако я упорно не желал с Тобой разговаривать.