— Милый, ну прости меня — я у тебя в самом деле дурочка! — ластилась Ты. — Сама не пойму: зачем я это сделала?.. — но я был настолько обижен и этими помоями, и Твоим небрежением ко мне при дамах, что остался непреклонным. У меня было желание поговорить с Тобой о наших отношениях всерьез, но Тебе в тот момент совершенно не хотелось ни о чем говорить. Растерянная, не зная, что делать, Ты решительно принесла несколько тюбиков губной помады и принялась исписывать ею стены, отбрасывая прочь пустые тюбики: "Милый, прости меня! Я тебя очень, очень люблю! Я не могу без тебя!.."
— Губы-то чем будешь красить? — невольно улыбнувшись, фыркнул я.
— А я не буду красить, пока ты меня не простишь! — ответила Ты, и я не выдержал: рассмеялся, встал и подошел обнять Тебя — чтобы Ты не успела окончательно испачкать все стены.
12
Так вот мы и жили с Тобой, пока Тебе не стукнуло сорок…
Сорокалетие навалилось на Тебя как-то неожиданно — или Ты просто отгоняла мысль о нем, как противную муху? — и только когда оно подступило вплотную, ужаснулась:
— Боже мой: мне уже будет сорок!..
Стало заметно, как Ты всё тревожней вглядываешься в свое отражение в зеркале и — яростней втираешь в кожу косметические средства; на Твоем туалетном столике начала фантастически расти и множиться батарея флаконов и тюбиков — десять лет назад Тебе хватало и десятой их доли. Потом, устав от снадобий, обреченно вздыхала:
— Нет, ничего не помогает — сорок есть сорок!
— Запомни: Тебе никогда не будет сорок! — переубеждал я Тебя.
— И все-таки мне сорок, — сокрушалась Ты, разглаживая пальцами пока что тончайшую, едва видимую паутинку морщинок возле губ, вокруг глаз, на шее…
Конечно же, я замечал эти едва приметные и все же нагло лезущие в глаза признаки Твоего увядания. Замечал, как опадают Твои, прежде такие упругие, формы, видел Твои постоянно тревожные теперь, даже когда Ты улыбалась, глаза. Странно: Ты никогда не блистала красотой; однако теперь, когда на Твое лицо словно упал блеклый отсвет осени, оно стало прелестней: я глядел на Тебя, трогательно беспомощную под напором разрушительных сил природы, и сердце мое щемило от нежности к Тебе.
— Знаешь что? — успокаивал я Тебя, целуя в эти самые едва заметные морщинки — будто хотел выпить или слизнуть их. — Странное свойство у Твоей внешности: с каждым годом Ты становишься все красивей и нравишься мне все больше и больше!..
Видно, это звучало настолько убедительно, что успокаивало Тебя на время. Но я не мог постоянно быть рядом, чтобы убеждать Тебя ежечасно; Ты снова начинала беспокоиться, худеть, печалиться, и беспокойство это готово было довести Тебя до невроза; казалось, Тебя гложет какая-то болезнь.
— Ты плохо себя чувствуешь? У Тебя что-то болит? — беспокоился я.
— Нет-нет, все нормально; не обращай внимания на мои страхи, — отвечала Ты и старалась выглядеть беззаботной…
* * *
И вот он нагрянул, Твой
Ох, эти сорок! У меня у самого в мои сорок развился такой сумасшедший невроз, что увел меня далеко-далеко. Как-то переживешь его Ты?.. Ты запретила мне называть этот день рождения "юбилеем" — Ты о нем и слышать не хотела, и когда я предложил Тебе на выбор: в ресторан вечером — или пригласим друзей домой? — Ты из нелепого суеверия: будто бы сорокалетие вообще отмечать нельзя, — и от того, и от другого наотрез отказалась. Странно… Неужели это и в самом деле рубеж опасный, чреватый непредсказуемыми зигзагами судьбы?..
— Но хоть чаю-то попьем ради такого события? — спросил я.
— Чай — можно, — великодушно согласилась Ты.
Кстати, лето было, и мы остались с Тобой вдвоем: Алена в том году закончила первый курс и укатила в студенческий лагерь… И утром того дня — а день начинался жаркий, солнечный — мы с Тобой, уже в предвкушении скорого отпуска, подчеркнуто буднично поехали каждый на свою работу… Но я схитрил: я взял в тот день отпуск и поехал не на работу, а по магазинам и на рынок, к середине дня приволок домой охапку роз и сумку с продуктами и принялся готовить праздничный ужин.
Я не специалист в кулинарии — но старался, и, кажется, стол получился отменным. А охапки роз хватило на целых два букета — чтобы они напомнили нам всю историю нашей с Тобой жизни: один букет я поставил в напольной вазе, той самой, что подарил нам когда-то Борис Павловский на новоселье в Колядиной мастерской, а второй букет, поменьше — на столе, и розы были разного цвета — как когда-то на свадьбе. И свечи приготовил, зная, как Ты любишь свечи. И подарок приготовил, и музыку выбрал, которая будет звучать, хотя и знал, что Ты не любишь, когда всё до мелочи предусмотрено — Тебе нравилась спонтанность и неожиданность поворотов. Однако и мое внимание к Твоим маленьким прихотям Тебя всегда подкупало. Как было проскочить между этими крайностями?.. Но я старался.
И вот семь вечера, все готово — а Тебя нет. Ну, да без
Ты явилась часов в десять вечера, встала на пороге и глупо хихикнула: