– Все это прекрасно, – хрипловато говорю я – горло пересохло, – но ты унизил меня. Втоптал в грязь.
Поворачиваюсь и начинаю переходить улицу.
– Я не собирался выкладывать все, – твердит Джек, шагая за мной. – И вообще не собирался ничего выкладывать. Поверь, Эмма, я сожалею о случившемся не меньше тебя. Как только передача закончилась, я попросил вырезать эту часть. Они обещали. Я… – Он качает головой. – Я не знаю… увлекся, что ли… совершенно потерял чувство меры…
– Так ты увлекся? – Меня трясет от бешенства. – Джек, ты рассказал обо мне все! Вытащил на свет мое грязное белье!
– Знаю, и мне очень жаль…
– Рассказал всему миру о моих трусиках, сексуальности, покрывале… и даже не объяснил, что это прикол…
– Эмма, прости…
– Даже выложил, сколько я вешу! – Мой голос срывается на визг. – И к тому же соврал!
– Эмма, мне правда ужасно жаль…
– Извини, но этого недостаточно! Ты разрушил мою жизнь!
– Я разрушил твою жизнь? – Он как-то странно смотрит на меня. – Разве твоя жизнь разрушена? Такое ли уж это несчастье, если люди знают о тебе правду?
– Я… я… – Я даже теряюсь, но тут же беру себя в руки. – Все смеялись надо мной. Да что там смеялись, издевались! Весь отдел. Особенно Артемис…
– Я ее уволю, – решительно перебивает Джек.
– И Ник.
– Его тоже выгоню.
Джек на секунду задумывается:
– Как насчет такого: всякий, кто посмеет издеваться над тобой, немедленно вылетит на улицу.
Вот теперь мне становится смешно.
– Боюсь, так ты в два счета останешься без компании!
– Ну и пусть. Это будет мне хорошим уроком. Научит осмотрительности.
Мы смотрим друг на друга, жмурясь от солнца. Я боюсь прижать руку к сильно забившемуся сердцу. И не знаю, что и думать.
– Не купите вереск на счастье?
Откуда-то взявшаяся женщина в розовой футболке сует мне под нос завернутую в фольгу веточку, но я раздраженно качаю головой.
– Вереск на счастье, сэр?
– Беру всю корзину, – отвечает Джек. – Похоже, удача мне понадобится.
Он вынимает бумажник, дает женщине две бумажки по пятьдесят фунтов и забирает корзину. И все это не сводя с меня глаз.
– Эмма, я очень хочу загладить свою вину, – продолжает он, едва женщина исчезает. – Не могли бы мы пообедать вместе? Выпить? Хотя бы сока?
Его губы дрожат в легкой улыбке, но я не могу улыбнуться в ответ. Слишком свежа обида. И я действительно сбита с толку. Душа начинает оттаивать… мне очень хочется ему поверить. Простить. Но разум все еще в смятении. Что-то тут не так. Что-то неправильно.
– Не знаю, – шепчу я, хмурясь.
– Все шло прекрасно до тех пор, пока я не устроил этот спектакль… Нужно же было мне распустить свой проклятый язык!
– Так ли уж прекрасно? – спрашиваю я.
– А разве нет? – удивляется Джек, глядя на меня поверх вереска. – Я думал, все хорошо.
В моей голове роятся тревожные мысли. Не могу больше молчать. Нужно выложить всю правду. Но с чего начать?
– Джек, – спрашиваю я, – что ты делал в Шотландии, когда мы впервые встретились?
Джек мгновенно преображается. Лицо становится мрачным и замкнутым. Он отводит глаза.
– Эмма, боюсь, не могу тебе этого сказать.
– Почему же? – спрашиваю я, стараясь не раскричаться.
– Это… все очень запутанно.
– Ладно, – киваю я. – А куда ты так поспешно удрал со Свеном в тот вечер? Из парка? Даже свидание прервал.
Джек вздыхает:
– Эмма…
– А как насчет тех телефонных звонков в ресторане? Что тебя тогда расстроило?
На этот раз Джек даже не трудится отвечать. Я пожимаю плечами:
– Понятно. Джек, тебе приходило когда-нибудь в голову, что, пока мы были вместе, ты почти ничего о себе не рассказывал?
– Я… наверное, я просто слишком сдержан. Неужели это так важно?
– Для меня – да. Я делилась с тобой всем: мыслями, заботами – словом, всем. А ты ничего не захотел со мной делить.
– Это неправда. – Он делает шаг ко мне, и из громоздкой корзины медленно падают веточки вереска.
– Ну… или почти ничего. – Я прикрываю глаза, пытаясь разобраться в собственных мыслях. – Видишь ли, отношения основаны на равенстве и доверии. Если человек делится с тобой, то и ты должен с ним делиться. Вспомни, ты даже не сказал мне, что собираешься выступить на телевидении.
– Ради бога, это всего лишь дурацкое интервью!
Девушка с полудюжиной пластиковых пакетов задевает корзину, и оттуда вываливается еще несколько веточек. Джек в расстройстве сует корзину на заднее сиденье проезжающего мотоцикла.
– Эмма, ты слишком близко принимаешь к сердцу всякие пустяки.
– Я открыла тебе все свои секреты, – упрямо повторяю я. – А ты – ни одного.
Джек вздыхает:
– При всем моем к тебе уважении, Эмма, все же, согласись, это немного иное…
– Почему? Почему – иное?
– Да пойми же… В моей жизни существует немало весьма деликатных… тонких… крайне важных вещей…