Ты умрёшь завтра(СИ)

     Мимо Дворца Народного Творчества неспешно брели подростки, лет четырнадцати-пятнадцати, два парня и одна девочка. Оба парня были в армейских противогазах, явно великоватых, дыхательные органы девушки обязан был защищать респиратор, в данный момент поднятый на лоб. Девочка смотрела себе под ноги и сосредоточенно грызла мел. На плече парня, что шел по правую руку от девушки висел дробовик, в руках же он держал увесистую дубину. Парень дубасил палкой обо все, что попадалось по дороге, в телеграфные столбы, о бордюрные камни, об стены домов, и часто крутил головой, должно быть, выискивал жертву поинтереснее, чем неодушевленные предметы. Юноша, шедший слева от девушки, тащил за хвост мертвую радиособаку с расквашенной головой, за трупом тянулся тонкий и рваный черный след.

     Доктор Чех держал в руке граненый стакан, на дне которого мелкой рябью дрожал медицинский спирт. Последние запасы настойки у Антона Павловича закончились в прошлом году, а отправиться в тайгу за новым сбором не представлялось возможным. Антон Павлович поднес стакан к губам, понюхал, и пить передумал. Он еще раз взглянул на удаляющихся подростков, на пограничный пост и вдруг вспомнил, как много лет назад к нему приехал майор комитета государственной безопасности, потому что выводы рукописи доктора Чеха о связи между загрязнением окружающей среды и мутациями населения не понравились политическим верхам. Майор сказал тогда, что страну со всех сторон окружает враг, и мы, во что бы то ни стало, обязаны защищать границы, — если придется, даже ценой собственной жизни, потому что надеяться не на кого, союзников нет, и быть не может. Одинокая пролетарско-алая держава в плотном кольце черных враждебных сил…

     «И разве наш городишко, ржавое пятно в плотном окружении черного агрессивного леса, не есть миниатюрная копия всего государства? И не потому ли на нас ополчился весь мир, что мы в каждом инакосуществующем, и, тем более, в инакомыслящем, видим врага?.. Мы так долго навязывали природе свою политику насилия, политику подавления чужого права на жизнь и свободу, да еще и бравируя безнаказанностью! — не удивительно, что природа взбеленилась…», — такие вот тревожные мысли посетили Антона Павловича.

     — Теперь мы за колючей проволокой, — угадал настроения доктора Чеха историк Семыгин. — Как заключенные, да? Может, оно и к лучшему. Пора уже отгородить человека от природы, пока мы не довели ее до белой горячки.

     — Это для нашего!.. блага!.. — подал голос Барабанов. Он успел принять две порции спирта, и сейчас шумно отдувался, а лицо ему заливал пот. Но выбора у директора Клуба не было, портвейн не завозили в город уже больше года.

     — Да, наверное, — тут же встрепенулся Семыгин. — С продовольствием наблюдаются ужасные перебои. Впору запасать соль, крупу и спички, и думать об экономии, которая, как доверительно сообщил нам Леонид Ильич… — Аркадий Юрьевич заглянул в газету, жирный заголовок которой кричал: «Итоги 26-го съезда КПСС», продолжил, — отныне должна быть экономной. Политбюро всегда нам помогает, особенно словами. Масло масляное, вода водянистая, человеческая человечность, военное вооружение и агрессивная агрессия.

     Семыгин в раздражении швырнул газету на пол.

     — Это называется тавтология, — выдал справку образованный директор Клуба.

     — Боюсь, момент, когда нас требовалось отгородить от природы, мы проскочили, голубчик, — задумчиво вернул тему в прежнее русло Антон Павлович. — Ловушка захлопывается, еще немного, и никто не сможет покинуть Красный. И кстати, покидать его уже бесполезно. Даже с теми лекарствами, которые я вам регулярно выдаю, все мы получили достаточную дозу облучения, так что все, на что мы можем рассчитывать, это лет пять–шесть.

     — Некуда бежать. Да и незачем. Вся страна — раздутый до гигантских размеров ПГТ Красный, — Антон Павлович даже вздрогнул, услышав от Семыгина столь точное повторение собственных мыслей.

     — Ну что это вы! — расстроился Барабанов. — Все как-нибудь устроится. Армия! Страна наша! Они нас не бросят!

     — Кондрат Олегович, дорогой, дело не в том, что армия нас не оставит, а в том, что есть вещи, которые даже такой державе, как СССР, не по зубам, — Аркадий Юрьевич произнес это с улыбкой, но было видно, что ему не до юмора. Он помолчал, тихо добавил. — Не нужно было трогать Вселенную.

     Доктор Чех окончательно оторвался от окна и вопросительно посмотрел на друга. Барабанов тоже ничего не понял, спросил:

     — О чем это вы? О космических программах? Спутники? Луно… луноход?

     — Нет, друзья мои. Я про камень. Про камень на имя Алатырь. Нельзя было его разбивать.

     — Какой такой камень Алатырь?! — еще сильнее разволновался Барабанов.

     — Вам бы книги писать, голубчик, — отмахнулся Антон Павлович. — Кстати, время у вас еще есть, займитесь. Увлекательный роман получится, я уверен.

     — Не получится, — историк Семыгин отрицательно покачал головой. — Не хватает материала. Не хватает свитка отца Сергия.