Ты забыла свое крыло

Опять давний сон! Сколько раз я с диким усилием вырывался из него и видел знакомый свой потолок... Ф-фу! Что же это такое? И повторяется это раз уже, наверное, сто — так называемый сон с пробуждением! Открыв глаза (я проснулся, точно), протягиваю руку и ощутимо упираюсь в жуткую стену — корявую, темно-синюю, в язвах, из которых сочится тонкой струйкою известь. И поворачиваться от этой стены не хочется, я уже знаю, что увижу дальше — тусклое маленькое оконце, рядом пустая пыльная полочка из фанеры... Ну почему я все-таки оказался здесь?! Все же использовали мою слабость, боязнь кого-то обидеть — и наконец, дожали этот обмен! Как же это я так сглупил, ослабел, к концу жизни? Теперь доживать здесь! Уже и не вставая, вижу грязную тесную кухоньку — значит, я и туда уже заходил — ничего радостного здесь уже не приготовишь. Но может, цепляется мысль, я все же не так далеко от центра, и можно за остановки две-три доехать до родных, светлых мест — и там остаться, пусть даже на улице спать, просто вдохнуть — и радостно умереть... Можно? Я открываю маленькую дверь, выхожу на площадку. Спускаюсь по выщербленной лестнице (остальные квартиры тут явно не жилые, двери облупленные)... У меня только что была отличная квартира (вспоминается она чуть лучше, чем есть) — и я ее отдал. И нельзя уже вернуть! Все оформлено, я все своей рукой подписал! Выхожу на улицу. Не оглядываюсь: я уже знаю утлый этот дом — бывший розовый, с густыми скоплениями грязи на неровностях стен. Дальше идут дома более высокие, улица чуть изгибается — и обрывается в никуда. Нет, отсюда уже не выберешься. И вообще это другой город! Ну как же я так? И главное — непоправимо! Желтый закат из щели под облаками последним холодным лучом озаряет холмы, на одном из них стоит одинокий большой дом, отражая закат, слепя меня окнами, в которых ничего увидеть нельзя... И вот тут обычно я делал отчаянный рывок и, вырвавшись, как из смерти, очухивался на своей кровати, видел свою комнату... Удавалось выбраться. В предыдущие разы. Но вот сейчас ты не вылезешь! — почувствовал я. Как-то кожу свербит, больно уж ощутимо. Сколько раз тебя предупреждали во сне: не поддавайся на это!.. а ты все равно попал в эту убогую реальность. Какие-то женщины приходили, просили, у них больные дети, то-се... и ты уже теперь навсегда в этом убожестве. Закрой глаза. Помолись. Теперь — открой!.. Та же страшная комната. Ну почему, почему так случилось?.. А потому что характер у тебя такой! Печаль бесконечная. И вдруг как уже нежданный последний луч сквозь тучу вспыхивает мысль: а может, это только во сне у меня такой характер, а наяву другой?.. Все! Вырвался!.. Чувствую свой бок на жесткой кровати, открываю глаза... Передо мной — синяя корявая стенка, местами отколупанная. Это уже не сон! Лежу неподвижно, боясь повернуться. Сбылось? А зря, думаешь, тебя пугали? Просто так? Поворачиваю голову... Что такое? Это не та страшная комната из сна. Тут — просторней. Но окно — не мое. Я всегда перед сном выталкиваю, открываю фортку — в любое время года. А это окно глухое, мертвое, за стеклом — решетка, правда, белая, а не черная... А почему черная должна быть? — мысли с трудом ворочаются. Ужас накатывается как-то снизу вверх! Пытаюсь резко подняться — и не могу. Что-то держит. Распластан! Вижу три поперечные плоские полосы, приплюснувшие меня. Поглядел вбок. Комната заставлена кроватями — еще пять штук. И на подушках — какие-то страшные лица, с закрытыми глазами, но с жуткими застывшими гримасами, при этом смертельно-бледные. Самый близкий ко мне — укрыт простыней с головой. Там особенно что-то страшное? В отчаянии я отворачиваюсь, закрываю глаза, улетаю... Может, дома проснусь?

— Закурить есть? — прямо надо мной какой-то странный, крякающий голос.

Ясно. Сосед мой «воскрес». Ну, смотри.

Глазки-бусинки. Длинный унылый нос. И одна только странность: выше тонких бровей ниточкой нет ничего. Абсолютная плоскость. И как-то абсолютно не тянет туда заглянуть... Я — в самом страшном месте на свете... не считая морга. Хотя там, уверен, спокойней.

— Когда поступил?

Я вижу склонившееся надо мной лицо.

— Ночью, Яков Борисыч.

— И что?

— Ну сами же знаете: кто бузит...

— И сколько вы вкололи ему?

— Обычно. Но кто ж знал, что ему уже дома вкололи. «Скорая» не докладывает нам!

— Что значит «не докладывает»? Что теперь делать с ним?

— Но вы же сам ве...

Разговор обрывается. Я вижу далеко-далеко торчащие из-под одеяла пальцы ног. Мои?.. Шевелятся! Я хохочу.

— Он обгадился! — Визгливый крик прямо в ухо.

— Не ори. В обмывочную увозим.

Опрокинули на другую кровать — на липкую клеенку. Везли, поворачивали — тогда мутило. С грохотом встали в гулком кафельном помещении.

— Ноги, сволочь, разведи.

Я подчинился — и сразу ударила между ног ледяная струя. Сбоку подошел кто-то со шваброй наперевес, шваброй тер. Ну ясное дело — не руками же... Я пытаюсь вырваться — но меня держат.

Потом я лежу уже «у себя» — вдруг у меня перед глазами загорается экранчик моего мобильника. И чей-то палец гонит по нему список моих знакомых. Я смотрю вбок. Яков Борисыч!