Ты - задира (СИ)

Павел прошёл мимо меня, и я почувствовала холодок, прошедший по моей коже. Парень косо посмотрел на меня, хотя что-то сказать, но не сказал. Все эти три дня мы не общались, а только смотрели друг на друга, но такие отношения мне нравятся больше, чем его беспричинное хамство ко мне. Но один вопрос всё же продолжал мучить меня: почему я? Почему я, а не какая-то другая девушка? Всё ведь началось просто так, детский лепет, как мне тогда казалось. Но потом я стала испытывать к нему симпатию, которая испугала меня и ввела в ещё больший страх, чем прежде.

Я так испугалась того чувства, потому что думала, что из-за этого все вокруг посчитают меня глупой и наивной девочкой, хотя так оно и есть.

В меня закралась опаска того, что подумает моя мама, что она скажет, когда узнает, что её дочери нравится человек, который так ужасно к ней относится, но вот, она давно узнала об этом, но ничего не говорила. Не знала я, хорошо это или плохо, но мне очень хотелось быть с мамой не только ребёнком и родителем, а ещё и подругами, чего, мне казалось, она всеми способами пыталась избежать.

Когда мне уже исполнилось лет пятнадцать, только тогда я говорила с ней на темы мальчиков, потому что думала, что в таком возрасте это абсолютно нормально, но теперь, будучи почти совершеннолетней, я поняла, что никакой «любви» в пятнадцать-то и быть не может. Да и вообще, никаких сильных чувств, кроме любви к родителям, такой ребёнок испытывать не может.

А как же то, что я чувствовала к Смирнову? Нет, нет, я не про симпатию, а про ненависть, которая была сильнее всех моих к нему чувств, вместе взятых. Может, не ненависть это вовсе, а так, как я и думала, — детский лепет? Неизвестно, как думал сам Паша, правда ли он так не любил меня, правда ли, у него нет ни малейшей частички добра в сердце, а место в нём осталось только для выражения злости ко всем вокруг? И почему так?

Паша почти никогда не ходит вместе с друзьями, у него один друг — Роман, насколько мне известно. И не понятно, то ли он всех так отвергал, то ли его нигде не принимали. Я надеялась, что найду ответ на этот вопрос.

Подошло время идти в зал, как сообщила Светлана Ивановна, выглядывающая из-за кулис. Я провела руками по пышной короткой чёрной юбке, поправила воротник белой блузки и отправилась за кулисы вместе с учительницей, а за мной ещё пять девушек и один парень. Лица мне их были мало знакомы, наверное, потому что они учились в параллельном классе или даже на год младше.

— Приветствуем всех любителей литературы на нашем прекрасном мероприятии! — говорил голос Светланы Ивановны. — Ну-с, начнём с первого участница, но под ваши громкие аплодисменты! — она назвала имя первой девушки.

Пока две участницы до меня выступали, я беспрерывно повторяла то удивительное стихотворение Эдуарда Асадова. При виде тех строк, меня словно пронзало ножом, потому что она полностью описывало моё тогдашнее состояние. Я не хотела выйти на сцену и первым столкнуться взглядом не с мамой, а со Смирновым, которого еле-еле уговорили прийти на литературный вечер.

Как-то на уроке он сказал: «Не вижу смысла в уроке литературы. Пусть сделают его факультативом, и кто хочет читать, тот и приходить разбирать ваши никому ненужные стихи про любовь, которой не существует». Тогда я косо глянула на него с последней парты и подумала: «Да, не романтик ты, Смирнов, не романтик». Вспомнила только что ответ учителя: «А почему же ты в неё не веришь?», и тут же в моей голове скользнули слова Павла: «Потому что я её никогда не ощущал на себе, поэтому и не верю». Их диалог был закончен на этом моменте.

Именно сейчас мне почему-то вспомнился этот эпизод.

Я услышала, как назвали моё имя. Я, опять поправив воротник блузки и причёску, выдохнула и вышла на сцену. Тишина тогда стояла, как на кладбище. Я подняла голову вверх, и мой взгляд сам направился туда, куда не нужно было совсем. Я не видела улыбающегося лица мамы, я не видела злостного лица Василисы, удивлённых физиономий моих одноклассников и не слышала, как Светлана Ивановна шептала: «Давай, Карина, давай». Я видела только его глаза, пристально смотрящие на меня. Я вмиг опомнилась и начала:

Когда мне встречается в людях дурное,

То долгое время я верить стараюсь,

Что это скорее всего напускное,

Что это случайность. И я ошибаюсь.

И, мыслям подобным ища подтвержденья,

Стремлюсь я поверить, забыв про укор,

Что лжец, может, просто большой фантазёр,

А хам, он, наверно, такой от смущенья.

…………………………………………………..

Я вовсе не прячусь от бед под крыло.

Иными тут мерками следует мерить.

Ужасно не хочется верить во зло,

И в подлость ужасно не хочется верить!

Поэтому, встретив нечестных и злых,

Нередко стараешься волей-неволей

В душе своей словно бы выправить их

И попросту «отредактировать», что ли!

Но факты и время отнюдь не пустяк.

И сколько порой ни насилуешь душу,

А гниль всё равно невозможно никак

Ни спрятать, ни скрыть, как ослиные уши.

…………………………………………………….

Пусть циники жалко бормочут, как дети,

Что, дескать, непрочная штука — сердца…

Не верю! Живут, существуют на свете

И дружба навек, и любовь до конца!