Ты - задира (СИ)

Хотя вроде он начал меняться. Или мне опять же показалось? Точно. Мне точно показалось. Ну не мог такой злостный человек, не видящий вокруг никого, кроме себя одного, вдруг подобреть ко мне, к той, которую он «ненавидит» и которая его «раздражает одним своим видом».

Теперь я знала его гораздо больше, пусть и поняв всю его сущность не из общения с ним, а с его отцом. После того разговора я долго думала и поняла, что мне безумно жаль Смирнова, ведь он, будучи ещё ребёнком, понял, что такое предательство. Это вам не из-за машинки в детском саду подраться. Он и сам не осознавал, как менялось его отношение к женщинам, и каким он становился жестоким человек.

Я взглянула на часы — было семь часов вечера. Телефон зазвонил, и я подняла трубку, даже не глянув на номер, потому что знала, что, кроме мамы или Дмитрия никто звонить и не мог более.

— Карина, здравствуй, — это была Эмилия Николаевна. Её строгий и прямой голос заставил моё тело содрогнуться, а сердце почти упасть в самые пятки. Я сглотнула слюну; не могла ничего ответить. — Как ты себя чувствуешь?

— Нормально. Всё в п-порядке, спасибо.

— Знаешь, такого в нашей школе ещё не было, ну… чтобы ученики заболевали так сильно и серьёзно, да и не дай господь, чтобы они так болели, поэтому я бы хотела сказать, что я с нетерпением жду тебя в школе.

«Я жду тебя в школе». Серьёзно? Ещё недавно ей не было важно то, как меня задирал Смирнов, ей были важны деньги его отца, а потом она мне говорит, что ждёт в школе. Не верила я в её искренность, не верила. Наверняка у школы просто упал рейтинг, что исчезла единственная круглая отличница из школы, вот Эмилия и подсуетилась. Я была уверена, что ей до моего самочувствия и дела-то никакого и не было, а до того, как бы поскорее я начала учиться, да загонять меня с этими пятёрками и олимпиадами. Не знала я, можно ли это оправдывать или нет. А как бы я поступала на её месте? Было бы мне важно состояние моих учеников? Думаю, я бы тогда себе цены не знала.

— Спасибо, — это всё, что я ответила, спустя некоторую паузу.

— Все эти слухи о тебе в школе — гадко и мерзко, Карина. Не переживай, всё будет хорошо.

— Спасибо, — продолжала я, потому что больше ничего не могла сказать.

У меня сильно болела голова, да и разговаривать вообще не хотелось. Я желала просто лежать в кровати под холодным больничным одеялом, смотреть в потолок и не о чём не думать. Последнее мне всегда плохо удавалось, а в пустой палате так тем более, а особенно вечером, нет, ночью. Там-то точно трудно было устоять перед потоком бесполезных и бредовых идей, которые поутру кажутся ещё бредовее, чем вечером.

Она попрощалась со мной, а мне захотелось спать, и я быстро уснула. Проснулась, конечно, только утром, когда начался обход, и то, меня разбудил врач. Он сел рядом ко мне и улыбнулся.

— Просыпаемся, просыпаемся!

Я потёрла глаза, сморщилась и уже хотела сказать: «Ещё пять минут», но потом вдруг пришло озарение, и я поняла, кто передо мной сидит.

— Ой…

— Как себя чувствуешь?

— Да вроде нормально, уже ж как четвёртый день пошёл. А когда домой?

— Ну, утихомирься с домом. Ещё дня три и всё, больше мы тебя держать не будем. Нужно будет сделать повторную томографию, чтобы удостовериться, что всё в порядке, но это уже перед выпиской. Так, позавтракаешь и на перевязку.

— Хорошо.

— Давай. Молодец, — и он вышел из палаты.

Головная боль была не такая сильная, как в первые дни, а душевное облегчение становилось только легче и легче с каждым часом. Сегодня я надеялась уснуть уже без обезболивающего. Самый минус из всего этого — антибиотики. Их я боялась больше всего и перед операцией и вот уже после неё. Такую адскую боль я не испытывала никогда, и она даже не сравнится с той болью в голове в первый день после операции.

Я встала на пол босыми ногами, и стало холодно, ужасно холодно. Голова слегка закружилась, но я, схватившись за тумбу, удержалась на ногах. Взяв маленькую бутылку воды, я решила прогуляться по коридору, потому что лежать в этой скудной палате, которая навивает мне лишь плохие эмоции, уже надоело. Шла я медленно, боясь упасть; одна ладонь придерживала голову за затылок, что жутко болел, а другая ладонь легла у поясницы, потому что она слегка ныла из-за того, что я целыми днями лежала. Ну, мне казалось, что именно поэтому.

Я вышла в «центральный» коридор, где было много дверь в самые разные отделения. Я опёрлась на подоконник и посмотрела в окно. Как мне захотелось на улицу! Я чувствовала себя взрослым котом, у которого наступал мартовский период. Сильно хотелось общения, разнообразия красок, чужих голосов, домашнего уюта, запаха горячего какао или, быть может, кофе. Мне просто хотелось домой.

Раньше я думала, что лежать в больнице — это райская жизнь. Спи себе, да ешь, беззаботно так. А теперь, прочувствовав это уже на своей шкуре, я поняла, что никакого удовольствия в этом-то и нет. Разве что только для людей, у которых уже совсем ничего в жизни не осталось, и им некуда деваться.

— Привет, — вдруг я услышала девчачий голос и обернулась, — ты, кажется, Карина, да?