В такие моменты я неистово скучал по ней. По её разговорчикам и причитаниям, по домашней стряпне, приготовленной с любовью, по просмотру телешоу вместе, обсуждая глупость народа и раздражающий закадровый смех. Дом без нее казался неживым, пустым и чуждым. И как бы сильно я ни старался поддерживать там уют, не трогая, при этом, её любимых вещей — не получалось.
В силу этого Фиби стала частенько оставаться у меня на ночь, а Сид, иногда ругающийся с родителями, мог прожить у меня пару-тройку дней, создавая вокруг настоящий хаос: разбросанные вещи, коробки из-под пиццы, которые мы выбрасывали только когда ощущали неприятный запах, бутылки, коих было больше, чем я когда-либо видел. Возраст благоволил для того, чтобы в один прекрасный вечер завалиться на диван, взять пиво и начать просмотр тупой комедии, подтрунивая над глупостью героев.
Я жил. Действительно жил и, можно сказать, начал радоваться этой жизни, несмотря на то, что в груди была тяжесть от прожитых мною событий. Наверное, именно поэтому я до сих пор вспоминаю эти светлые моменты, желая вернуться обратно — хотя бы на секунду.
Выпускной, кстати говоря, подкрался еще незаметнее, чем сдача экзаменов и выбор наряда. В тот день было безбожно жарко, и я нисколько не пожалел о том, что выбрал рубашку с коротким рукавом. Пиджак валялся в одном из классов, там же, где и оставленные одноклассниками аттестаты.
Светомузыка несильно слепила глаза, а зажигательная мелодия в зале окутывала и заставляла народ пускаться в пляс. Я потягивал пунш, разбавленный джином, который Сид пронес во фляжке. Так вечер казался веселее, и расплывчатые фигуры перед глазами, двигающиеся в такт музыке, заставляли меня улыбаться, как самого настоящего дурака. Сид, стоявший рядом, лыбился также, взглядом ища среди танцующих Лили, которая пробралась на наш выпускной тайком.
— Что там с твоим мотивационным письмом? — поинтересовался он, пытаясь перекричать музыку. Я расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, чувствуя духоту и пот, что скользил по вискам и вдоль спины.
— Хреново, — пожаловался я, отставив пустой стакан. Сид обернулся к залу спиной — так, чтобы учителя не заметили, как он осторожно наливал из фляги алкоголь. — Я в замешательстве, потому что не знаю, что написать. И куда.
— Прикалываешься? — удивился он. — Ты же хорошо сдал экзамены. Тебя любой с руками и ногами оторвет, куда ни сунься. Я даже завидую: если бы не моя страсть к регби — хрен бы я куда прошел.
Я усмехнулся.
— Тебе повезло, потому что ты хотя бы знаешь, чего хочешь.
— Эй, — Сид аккуратно засунул флягу во внутренний карман пиджака, — ты тоже знаешь. Просто боишься признаться в этом. Слушай, мы знакомы не первый год и могу с уверенностью на триллион процентов сказать, что ты хорошо разбираешься в человеческом поведении. В себе, может, и не особо, но после наших с тобой пьяных сеансов психотерапии я чувствую себя, как новенький. В отличие от попыток Фиби промыть мне мозги, ты — гений своего дела. Так что прекращай ломать комедию. Сядь и напиши его!
Сид улыбнулся, залпом осушив содержимое стакана. В этот момент рядом возникла Фиби — с влажным от пота лицом, красными щеками и горящими глазами.
— Налей и мне, а то я сейчас умру от жажды! — крикнула она. — И не пунша, понял? И почему вы не танцуете?
— О, нет, ты знаешь, что у меня с этим проблемы, — Сид покачал головой, встретившись с ней взглядом. Фиби пыталась предпринять попытку вытащить нас на танцпол не единожды, но мы яро протестовали.
Мне танцевать не хотелось. Но медленный танец я ей все же задолжал, поэтому молился, чтобы он наступил именно в конце вечера.
— Вы скучные, — протянула Фиби, ожидая, пока Сид закончит со смешиванием напитка. — А где твоя девушка?
— Мне самому интересно.
— Это некрасиво — оставлять её на растерзание этих животных, толпящихся вокруг.
— Вы уходили вместе, — напомнил ей Сид. Фиби повела плечом.
— Я не обязана следить за твоей пассией.
— Ладно, — он протянул ей напиток. — Пойду найду её. А ты, — он угрожающе выставил указательный палец в мою сторону, — не забудь о нашем разговоре.
Я сдавлено кивнул, провожая его взглядом. Фиби облокотилась рукой об столик и, смахнув невидимые пылинки с кружевного платья, облегающего её фигуру, сделала наконец глоток. Выглядела она действительно потрясающе: волосы были убраны в высокую прическу, из которой выбивались локоны, подкрученные утюжком, бордовая помада, подведенные карандашом глаза. Взгляд то и дело скользил от лица до выпирающих форм, оторваться от которых было довольно сложно.
Она была красивой. Не только в тот вечер: даже без косметики и в растянутых спортивных штанах, с шухером на голове и оставшейся после чистки зубов пасте. Но я в тот момент так не думал, просто-напросто привыкнув к её привычному образу.
— Сегодня мне пришел ответ из колледжа в Клаксоне*, — как бы в назначай протянула она, придвинувшись ближе. — Я поступила на факультет журналистики.