Ты здесь? (СИ)

Она оборачивается, потирая тыльной стороной щеку. Руки перепачканы в зелени, аромат которой наверняка окутал кухню. Отблеск светильника плавится на кухонном гарнитуре и заставляет тени шевелиться. За окном уже давно стемнело, а часы на ноутбуке показывают полвторого ночи. Призраки, в отличие от людей, не спят, но сон для Айви — это болезненная тема. Она редко когда может уснуть, и я искренне недоумеваю: как она еще держится?

Видимо, не только благодаря годовому запасу кофе. Я открываю новую сторону своей так называемой соседки — ночной перекус, состоящий практически из одних лишь овощей, приправленных соевым соусом и оливковым маслом. На вид выглядит довольно съедобно, но навряд ли я, даже будучи живым, сумел бы затолкать в себя огурцы и помидоры. Набить желудок водой можно и из бутылки.

Но обсуждать данный вопрос не хочется. Какая разница, что она ест? Если ей это нравится, с чего бы мне вообще задумываться над этим вопросом?

— Это тупик для моего мозга, — усмехается Айви, возвращаясь к приготовлению салата. — Я не знаю, что это за слово. Думала, ты поможешь.

— Ты же в курсе, что слово «тупик» произносится и пишется на французском так же, как и на английском? — я оборачиваюсь, взглядом проходя по её спине и цепляясь за то, как по-домашнему спадает с плеча Айви бретелька майки.

Она поводит плечом, стараясь поправить тонкую полоску ткани, но терпит поражение и, в конечном итоге, так и оставляет её болтаться.

— Почему ты такой умный? Хоть я и старше, но чувствую себя сейчас самой глупой женщиной на свете.

— Это не так, — качаю головой, хоть и знаю, что она не увидит. — Я просто неплохо разбираюсь в языках. Тем более, что французский — мой любимый.

— Потому что это язык любви?

Она кидает взгляд через плечо, встречаясь со мной глазами. Хитрый прищур вызывает глупую улыбку, что старается расползтись по лицу, но я вовремя напоминаю себе, что нельзя.

Ты ведь мертв. Незачем пытаться флиртовать, приятель, — вторит внутренний голос. И это, пожалуй, отрезвляет сильнее, чем сокрушительный удар в солнечное сплетение, после которого начинаешь задыхаться. Эффект что надо: желание продолжать тему перевода, тему любви или любую из предложенных тем для разговора, растворяется вместе с моим хорошим настроением. Стекает по стеклу, как капли дождя, что льет за окном. И я снова думаю: а правильно ли это все? Испытывать чувства, желать признаться в них и мечтать о взаимности?

С одной стороны, эгоистично. Я прекрасно знаю себя, свой мозг, свое сердце, а еще то, каким жадным могу быть на самом деле. От этих мыслей начинает потряхивать, но они, подобно мухам, летающим в знойную жару, пытаются осесть на тело, мохнатыми лапками касаясь разгорячённой кожи. Щекотно и неприятно, до сжатых со злости зубов и бурлящего внутри раздражения.

А с другой… я стараюсь подавить в себе стыд за то, что чувствую. Ведь смерть — не повод перестать проявлять чувства. Да, она делает меня пустым звуком, но не для Айви — той, кто спокойно может общаться с мертвыми. И пускай я лишен тактильных возможностей, но чувства не всегда выражаются в прикосновении. Я желаю этого всем сердцем, будьте в этом уверены, но, даже несмотря на то, что коснуться Айви у меня не получится, находиться рядом с ней — это уже ощущать себя живым.

Или это она заставляет меня чувствовать себя таковым? Не знаю. Но рядом с ней все действительно становится проще. И мир — со всем плохим и хорошим — кажется мне ближе, чем до этого.

Язык любви, Лео? — всплывает из чертогов памяти. Айви по-прежнему ждет от меня ответа, пускай за размышлениями прошло не больше десяти секунд моего глупого молчания. Стук ножа о деревянную доску, характерный хруст огурца — я не вижу, что она делает, но представляю, как острие врезается в мякоть. Пахнет, наверняка, божественно, напоминая о лете, закат которого почти догорел — конец августа, на удивление, выдался дождливым и прохладным.

Три месяца. Мы живем с ней три месяца, а событий хватает на год вперед. Занимательно, что я начал считать дни, недели, проведенное вместе время — раньше оно казалось безмерным и упиралось в бесконечность. И только теперь я понимаю, какую ценность оно на самом деле имеет. И имело до всего случившегося.

Какими бы радужными сейчас ни казались мысли, омрачает их довольно скверный и неприятный факт, от которого мне хочется залезть под паркет и биться об него головой до тех пор, пока все плохое не растворится вместе с болью. Но проблема в том, что я устал бегать от самого себя и своих ощущений, боясь признаться не только самому себе, но и другому в том, что испытываю. А конкретно: ревность. Потому что образ Айви рядом Брюсом всплывает на каждом шагу, будто прочно отпечатавшись на сетчатке.