Ты здесь? (СИ)

Я глядел на Айви в тот момент и думал, что несмотря на свою смерть и привязанность к миру живых, сам становлюсь таким же — реальным. Но стоило перевести взгляд на ладонь, прижатую к листку, и становилось тоскливо: прозрачная, не ощущающая холод половиц или тепла руки Айви. Чем чаще я чувствовал себя окрыленным рядом с ней, тем больше стал задумываться о том, что умер. Что никогда не смогу обнять её, утешить, если произойдет что-то плохое. Порой объятий достаточно, чтобы ощутить себя в безопасности — слова не всегда могут быть услышаны. И это самое скверное, ведь в моем положении все, что я могу — это бесконечно разговаривать и пытаться отрывками из своей жизни заполнить брешь в наших взаимоотношениях.

Этого мало. Чертовски мало для того, чтобы сделать её счастливой, дать хорошее будущее с человеком, который отвечает на её чувства, быть, в конце концов, не просто призраком, запертым в собственном доме, быть живым. Осень слишком плохо влияет на мое состояние, ведь оставаться извечным оптимистом у меня не получается, сколько ни старайся при всех моих попытках думать в ином ключе. Но не выходит. Не получается убрать лишние мысли в сторону, поверить в хорошо отыгранную ложь, лишь бы стало легче.

Что бы я ни делал, как бы ни старался — все всегда напрасно. Это похоже на бесконечный поток речной воды, который не удастся заставить остановиться. И ни молитвы, ни найденные в чаще ветки, ни крики — ничего из этого не изменит ход жизни. Так и сейчас: как бы я ни верил, что однажды у нас может что-то выйти, все это превращается в прах — тот самый, в который превратился и я после собственной смерти, как бы иронично это ни звучало.

Я знаю, что не должен думать об этом. Должен дать шанс, постараться сделать все, что в моих силах, не взирая на свои нарывы, которых мы касаемся каждый раз, когда рядом. Но все вокруг напоминает мне о том, что я — мертв, а она — нет. И эгоистично предполагать и надеяться, что однажды она решится прервать свою жизнь ради того, чтобы быть вместе со мной.

О таком нельзя помышлять. Я не допускаю таких мыслей и не хочу. Жизнь — слишком ценный подарок, чтобы растрачивать её на того, кто этого никогда не ценил. Поэтому я никогда не попрошу Айви сделать это ради меня. Не допущу того, чтобы столько всего интересного, нового и захватывающего прошло мимо.

Потому что это тоже будет эгоистично. А я не настолько эгоистичен в отношении того, кого люблю.

Теперь я это понимаю.

Сегодня ветер бьет по оконной раме так, что кажется, будто на улице ураган. Айви кутается в ворот свитера, греет руки о кружку. На кухне темно, но это создает особенную атмосферу легкой грусти. Может, поэтому включать свет Айви не решается — не хочет лишать себя возможности в тишине подумать о чем-то своем. Впрочем, тут я согласен: говорить совершенно не хочется. Ни о чем. Молчание, как самый теплый и мягкий плед укутывает нас обоих.

Я смотрю на нее — немного сонную, бледную, потому что успела заболеть, но улыбчивую. По стеклу дорожки от дождя пытаются догнать друг друга, и эта картина завораживает. Я отвлекаюсь на бесконечную гонку капель, вновь погружаясь в свои мысли.

— Лео? — я слышу свое имя не сразу. — Лео, посмотри на меня.

Я поворачиваю голову, встречаясь с Айви взглядом. Тонкая бледная рука осторожно касается моей, пускай и проходит через неё. До чего же хочется сжать наверняка мягкую кожу, ощутить тепло, позволить себе на миг закрыть глаза и вслушаться в собственное биение сердца — отчетливое, резкое, гоняющее кровь по венам и заставляющее согреться. Такое чувство, будто я и правда замерз — пустота жалит холодом.

Какую же роль все-таки играет желание чувствовать. Не только разумом, душой, если хотите, а кончиками пальцев, губами, собой — всем и без остатка. Долго ли продержится любовь на одних только взглядах, улыбках, словах? Или это пустое мгновение, о котором Айви забудет, стоит мне исчезнуть?

Пытаюсь улыбнуться, но выходит скверно: Айви замечает натянутость и закусывает губу, опуская кружку на стол. Фарфор издает легкий стук.

— Ты снова думаешь.

— Люблю дождь, — перевожу тему, чтобы не призваться в своих страхах.

— Хочешь, можем выйти на крыльцо? — Айви поднимает бровь. Я вижу, как она старается выведать причину моей задумчивости, но не слишком явно — обходными путями. — Надо впустить кошку.

— Я заметил лежак возле кресла. Это для неё?

Айви кивает.

— Подумала, что мы уже достаточно долго её подкармливаем. Хочу забрать её. Назвать каким-нибудь ласковым именем. Будет ощущение, будто живем семьей, — улыбается. Внутри меня все дрожит, падает в пятки. Горечь медленно начинает расти, как чертова опухоль.

Я многое бы отдал за эту улыбку. Видишь её — и словно снова оживаешь. Но сейчас, смотря на Айви, на нежный взгляд, обращенный ко мне, на надежду, что теплится в её глазах, становится безбожно больно. Сколько эпитетов ни подбери — ни один не подойдет для того, чтобы передать, насколько это чувство щемит изнутри.

Почему я умер? ПОЧЕМУ? — набатом стучит в висках, пытаясь проломить голову.