Тыл-фронт

Любимов хорошо помнил и репрессии 1928–1929 годов против «красных» русских и охвативший Маньчжурию ужас после прихода японцев. В доме появились массивные решетки на окнах и прочные запоры на дверях. Вячеславу строжайше было запрещено выходить после шести часов на улицу. В 1934 году он и мать уехали в Читу. А через год в Маньчжурии в одну ночь исчезло двадцать семь советских железнодорожных служащих. — Среди них был и отец Вячеслава…

— Вот где встретились, друг, — тряся руку Ли Фу, проговорил по-китайски Любимов. — Значит, ты тоже народный боец?

— Ли Фу состоит в партии, — пояснил сияющий Ван, указав пальцем сперва на Любимова, потом на Ли Фу, добавил по-русски: — Братья!

— Да, Лю-бим, я коммунист, — ответил Ли Фу. — И помощник Ким Хона: корейца, который пришел помогать нам в борьбе с японцами.

Они уселись на кан. Любимов по просьбе Ли Фу рассказал о том, что помнил из происшедшего на Фомкиной сопке. Ли Фу слушал его внимательно.

— Ты не трус и не изменник, — сказал он, когда Любимов умолк. — Твой народ будет доволен тобой, Любим. Вот тебе моя рука.

— Вообще-то получилось нехорошо, — помрачнел Любимов.

— Да, к врагам, даже мертвым, попадать нехорошо, — согласился Ли Фу.

Любимов сжал кулаки и молча посмотрел в квадрат окошка.

— Я отомщу, Ли фу, — наконец проговорил он. — Как твой отец, мать?

Ли Фу потемнел, в его глазах вспыхнула ненависть.

— Их нет, Лю-бим… Убили японцы. Они убивают столько, Что земля переполнилась кровью. Они хотят поставить на колени весь, Китай. Но это путь — путь их собственной гибели. — Ли Фу говорил возбужденно, гневно.

В разговоре с Ли Фу Любимова занимала одна Мысль: что его ожидает?

— Ли Фу, нельзя ли сообщить на заставу, как мне быть? — обратился он к другу.

— Уже передали.

— И что?

— Пока ничего. Твои товарищи знают, что тебе нужно поправляться. Через границу не носят, а ходят, — засмеялся Ли Фу.

— Но я совсем здоров, — возразил Любимов.

— Без дела сидеть не будешь, — ответил Ли Фу.

6

Как-то после госпиталя Рощин надумал оборудовать в батарее «комфортабельную» баню и даже выбрал для нее подходящую землянку.

После обеда, забрав с собой Ошурина и Федорчука, Рощин повел их осматривать выбранную для бани землянку.

— Ну как, прорабы? — спросил он.

— Ничего, добре. К вечеру будэ готова, — доложил Федорчук.

— К вечеру? Не подведете? — не поверил Рощин.

— Все будет в порядке, товарищ старший лейтенант. Зроблю не баню, а рай. Хоть самому генералу товарищу Савельеву мыться.

— В помощники сколько и кого выделить?

— Человек трех хватит, — подумав, ответил Федорчук, — людей-то мало в батарее. Только Петра Варова, хоть он и хлипкий, обязательно назначьте моим помощником.

— Хорошо, Денисович. Идите, готовьте команду — и за работу.

Они вместе направились к блиндажам. Около землянок вычислителей проходил вразвалку Калмыков. Заметив его, Рощин осуждающе качнул головой. Тот, поравнявшись с упавшей на снег с ветки мерзлой гимнастеркой, поддал ее ногой.

— Товарищ Калмыков! Ко мне, — окликнул Рощин, Калмыков медленно, словно нехотя, приблизился.

— Красноармеец Калмыков! — небрежно махнул он рукой вместо приветствия.

— Товарищ Калмыков, вы почему не заправлены, как положено?

— Как не заправлен? — недоуменно спросил шофер.

— Нет ремня поверх шинели, не подвязана шапка, верхний крючок расстегнут.

Калмыков молчал, держа руки по швам. Рощин терпеливо смотрит на него. Подтянутая, даже щеголеватая внешность старшего лейтенанта, очевидно, смутила Калмыкова: хотя и медленно, он принялся приводить себя в порядок.

— Теперь поднимите гимнастерку, — приказал Рощин.

— Так это же девчат! — воскликнул Калмыков и по лицу Рощина понял, что сказал не то.

— Эх вы, Калмыков! Это гимнастерка бойца. А вы: девчата!

Калмыков виновато отвел глаза.

— Больше этого не будет, товарищ старший лейтенант. Разрешите идти?

— Идите.

Калмыков поднял гимнастерку, повесил ее на сук и зашагал к землянке.

Выждав, пока Федорчук и Ошурин скрылись в тамбуре, Рощин оглянулся кругом и подошел к висевшему на ветках обмундированию. Он отыскал гимнастерку с нашивками младшего сержанта и ножом осторожно срезал с петлиц сделанные ниточками знаки различия. Затем, достав из кармана шинели металлические треугольнички, принялся старательно привинчивать их к петлицам. Он не слышал, как из землянки выбежала в накинутой шинели Сергеева. Она сначала нахмурилась, заметив Рощина около своей гимнастерки, потом разглядела, что он делает, и тихонько ушла назад.

Занявшись осмотром оружия и боезапасов, Рощин только под вечер выбрал время, чтобы проверить работу Федорчука. Когда он вошел в землянку, Федорчук и Варов уже кончили кладку печи. Сложенная из серого дикого камня, она занимала половину землянки и очень напоминала паровоз. Сходство дополняли выступавшие сверху два торца железных бочек.

Заметив Рощина, Федорчук спрыгнул откуда-то из-под потолка и рявкнул во всю силу, своего баса, очевидно, чтобы услышали и работающие снаружи.

— Смир-р-рно!

Опустив выпачканные глиной, руки, он с видимым удовольствием отрапортовал: