Тысяча бумажных птиц

– То же самое ты говорила на прошлой неделе. – Клод вскинул голову, выпятив подбородок. – Наверное, у тебя просто нет сил после встреч с Джоном.

– С Джоной.

– В смысле… что мы здесь делаем? – Он уже начал надевать пиджак. Одну руку продел в рукав, вторую еще не успел. Широким жестом обвел стены, увешанные рисунками. – Если кто это увидит, он сразу подумает, что ты ждешь ребенка.

– Господи, нет!

– Конечно нет. Ты каждое утро пьешь свои таблетки, как молитву читаешь. Но, ради бога, когда ты уже повзрослеешь? Ты считаешь себя современной, независимой женщиной. Считаешь, что это нормально, когда каждый из твоих мужиков знает, что помимо его самого, у тебя есть и другие. Но этот твой Джек…

– Джо.

– Да неважно. Он тебя просто использует, а у меня…

– У тебя есть Натали.

– Это моя сестра.

– А…

Глядя на его раскрасневшееся веснушчатое лицо, Хлоя представляла себе мальчишку, который в слезах убегает с футбольного поля, потому что старшие ребята не взяли его в игру. Ей не хотелось провести ночь в одиночестве, но она все равно сказала:

– Я не могу, Клод. Извини.

– До свидания, Хло.

Она прекращает рисовать и вырывает из блокнота чистую страницу. Складывает феникса, потом разворачивает и начинает складывать орхидею, но бумага сопротивляется, изначальные складки упрямы. Строптивые загибы напоминают о том, что тело Джоны досталось Хлое уже после того, как им пользовалась другая женщина. Эта другая уже исходила его вдоль и поперек и оставила свою метку, испортив его для всех остальных. Хлоина единственная защита – строить бумажные города, возводить замки из тонких листов. Она массирует себе шею, надеясь найти мотивацию, чтобы работать.

На прошлой неделе она посетила Архив прикладной ботаники в Кью. Ее интересовала коллекция бумаги. Около четырех сотен сортов, привезенных из Японии в середине девятнадцатого века каким-то британским дипломатом. Там были бумажные изделия, пропитанные пастой из корня растения кон-нияку-но-дама, придающего бумаге свойства прочной, водонепроницаемой ткани. Хлоя рассматривала обувь, с виду не отличимую от кожаной, зонты и шляпы, витые шнуры – словно из шелка. Многие вещи, представленные в коллекции, были сделаны из лубяных волокон шелковицы, и теперь Хлоя размышляет о прожилках на тутовых листьях… о спирально закрученных морских раковинах. О папиллярном узоре на собственных пальцах.

Она наблюдает за собственными руками, складывающими фигурку. Может быть, истинное волшебство оригами заключается в самом процессе, а не в конечном продукте? Как передать эту мысль в инсталляции для садов Кью? Сложить из бумаги кораблик легко; но как выразить в складках бумаги жизнь – слова, которые так и остались несказанными, – людей, исчезнувших без следа? Она подтягивает брюки и шарит глазами по комнате, ищет моток веревки. Потом берет пустую деревянную раму, целый год простоявшую у стены. Закрепив кончик веревки на раме, она начинает плести паутину. Она изучает участки пустого пространства между веревочными петлями.

Как не сказать: «Я тебя люблю»

Милли спросила у Гарри: он что, влюбился?

– Мы просто друзья.

Был поздний вечер. Февраль 2004-го. Они лежали среди секвой, слушали на стареньком CD-плеере «Путеводитель по оркестру для юных любителей музыки». Гарри, пристыженный музыкальными познаниями Джоны, хотел произвести впечатление на Одри. Он провел много часов в Ричмондской библиотеке и решил начать с барокко: взял сразу три сборника Вивальди и этот диск. Под пологом древесных ветвей Бенджамин Бриттен[31] раскладывал сюиту «Абделазар» Перселла[32] на отдельные инструментальные фрагменты: медные духовые, деревянные духовые и струнные. Диктор объяснял, что такое фуга, тема и вариации.

– Расскажи мне об Одри. Я хочу знать.

Гарри вынул наушники из ушей и стал рассказывать об истории этих огромных деревьев с рыжей корой – рыжей, как волосы Одри.

– Считалось, что метасеквойя вымерла. Удалось обнаружить только окаменелости…

– Ты опять про деревья…

– Но в тысяча девятьсот сороковых в Китае нашлись живые деревья.

Милли хотелось напомнить ему, что она еще ребенок. Почти все время она проводила, обсуждая природу, Шекспира и музыку. А как же сказки о феях? Как же прыжки со скакалкой?

– Разумеется, наши сады стали первыми, кто занялся их разведением, как только деревья доставили в Англию. Эту метасеквойю посадили здесь в тысяча девятьсот сорок девятом. Сейчас ее высота – больше пятидесяти двух футов.

Милли зевнула.

– Ты знала, что есть одна гигантская секвойя, которой три с половиной тысячи лет? Самые высокие секвойи, они даже выше собора Святого Павла. Представляешь?

Милли даже не знала, где находится этот собор. Она села и вынула из кармана свой пресс для гербария – раскрутила металлические болты, опять закрутила потуже. Но в темноте невозможно сердиться: никто не видит, как мрачно ты хмуришься. Если бы Гарри с Одри были вместе, тогда у Милли появилась бы мама. Они ходили бы по магазинам. Или в кино…

– Скажи ей о своих чувствах, – выпалила она.