Тысяча бумажных птиц

Он взял меня под руку и вывел на свет. Я знала, моя любовь к нему неизъяснима, но все же пыталась найти слова.

– С кем еще говорить, если не друг с другом?

– Я не понимаю.

– Врешь.

В этот миг он был таким красивым; человек, удивленный обвинениями в свой адрес. Он протянул ко мне руку, но не прикоснулся. Рука застыла в воздухе, как знак вопроса. Синее небо в его глазах, ослепительный свет… Я пыталась собраться с мыслями, глядя на каменную плиту у него за спиной. Крылатая женщина, бородатый мужчина…

– Мне так много нужно тебе рассказать, Одри.

Но я не дала ему договорить, я шагнула к нему и прижалась губами к его губам. В это мгновение все изменилось. Мы поцеловались.

Мир как будто перевернулся. Воздух вдруг сделался таким разреженным, что мне стало трудно дышать. Все, что было до этого мига, исчезло.

Я неуверенно отступила. Гарри стоял неподвижно, с потрясенным лицом. Его глаза были закрыты.

Я сказала:

– Прости.

– Одри, дай мне объяснить.

– Не надо.

У него был вкус дыма, но я не почувствовала ни тепла, ни давления. Как будто целуешь кого-то, кого нет вовсе. Я улыбнулась сквозь слезы и пошутила:

– Глаза слезятся от ветра.

Его губы раскрылись навстречу ее губам. Гарри вдыхал в себя ее дыхание, пока оно не стало его дыханием. Но потом он почувствовал тяжесть ее души в своих руках. Ощущение падения. Когда она отступила, они оба застыли. Удивленные. Ошеломленные.

Ему хотелось упасть на колени и молить о прощении. Каким же он был идиотом, когда поверил, что она – дар, ниспосланный ему свыше. Надо было довериться внутреннему чутью, еще в самом начале. Их разделяла физическая граница, и если ее перейти, Одри не будет жить.

Она улыбалась и плакала, а он по-прежнему чувствовал тепло ее тела, слабый привкус ее кофейной слюны у него на языке. Это какая-то жестокая шутка. И как теперь все исправить? Он увидел, как она побледнела, и ему захотелось утешить ее среди этих руин, прошептать: «Од, ты меня многому научила… как рисковать, как надеяться». Но она сказала, что опаздывает на важную встречу. Она пошла прочь с какой-то пугающе бесшабашной веселостью, как будто только что выиграла пари: сделала на спор какую-то глупость, которая к тому же пошла не по плану. За это он полюбил ее еще больше. Он слышал, как шелестят полы ее пальто, как стучат по бетонной дорожке каблуки; потом она скрылась за поворотом, оставив после себя тишину.

Глядя на небо, Гарри соразмерял свет и свою неимоверную глупость. Он принял решение, дал безмолвную клятву. Солнце жгло, как гнев Божий, оставляя во рту горько-сладкий привкус.

Почтовый голубь

В его руках была жизнь, тепло женского тела, и все же… Гарри сам от всего отказался. Двадцать восьмого апреля 2004 года они с Одри сидели у пагоды на скамейке «мадемуазель J’attendrai». Одри принесла с собой кофе в бумажном стаканчике и грела об него руки. В тот день стоял легкий туман, словно сонное солнце никак не могло проснуться.

После того поцелуя у Разрушенной арки прошло два дня. Оба держались скованно и настороженно, их приветствие при встрече было преувеличенно громким и радостным. Но когда она села, разгладив юбку, он все понял с убийственной ясностью. Его обольстила ее реальность, а она балансировала на грани призрачного бытия.

Гарри сделал глубокий вдох.

– Кажется, я начинаю тебе мешать…

Она достала сигарету из пачки.

– Чему ты можешь мешать?

– Твоим отношениям с мужем.

– Мне казалось, ты рад нашим встречам? – За завесой из сизого дыма ее лицо было смущенным, взволнованным.

– Я рад. Но… каково будет Джоне?

Она стряхнула пепел, пытаясь успокоиться.

– Разве ты не понимаешь, Хал? Наши встречи с тобой – это что-то, что принадлежит только мне.

– Ни к чему хорошему это не приведет. Все так ненадежно. – Он умолк на мгновение и все же решился сказать: – Я не знаю, зачем ты здесь.

– В этих садах? – Она на миг перестала дышать. – Сначала я пыталась найти, во что можно поверить. А потом нашла тебя.