Тысяча эпох. Искупление

– Помнишь, я говорил, что не верю в легенды об этих пещерах? – спросил Ван Цин, трогая сглаженный, уже не острый кончик указательным пальцем. – А теперь я думаю, может, эта часть стрелы пролежала там столько лет с тех самых пор?

Лун Ань сел рядом с ним, и тот вложил наконечник в его ладонь.

– Возможно, ты прав.

Ван Цин тихо усмехнулся. Лун Ань увидел футляр с подвеской на прикроватной тумбочке и взял его в руку, отложив на его место находку из пещеры. Сдвинув в сторону верхнюю часть стекла, он протянул ладонь к Ван Цину.

Тот широко распахнул глаза и посмотрел на него почти испуганно.

– Что?

– Возьми ее.

Ван Цин помотал головой.

– Нет. Вдруг я испачкаю ее, или сломаю, или…

– Ван Цин.

Тот замолчал, не договорив фразу. Лун Ань развернулся к нему и сам осторожно извлек из футляра подвеску, отложив его в сторону. Ван Цин вздрогнул, когда холодный нефрит лег в его ладонь.

– Она должна быть у тебя.

– Но это же ваша семейная ценность, – пробормотал Ван Цин, боясь даже сомкнуть пальцы. – Ее передают из поколения в поколение. А я… Я же не имею к клану Лун никакого отношения…

Он вдруг резко замолчал, а потом тихо усмехнулся.

– Не неси чушь, – беззлобно произнес Лун Ань.

Ван Цин потер глаза свободной рукой.

Сначала он не мог до конца понять, как Ван Сяоши относился к Лун Байхуа. На его долю выпало столько отчаяния, боли и потерь, что другим чувствам просто не было места в его сердце. Он отгородился от них, когда осознал, что их дороги разошлись и никогда больше не сойдутся. Его ждала узкая тернистая тропа, а Лун Байхуа – светлое будущее, о котором он когда-то мечтал и сам. Вместе с путем, от которого Ван Сяоши добровольно отказался, ушла и надежда на то, что они когда-то смогут идти бок о бок, как он хотел.

Однако его душа, которая отказывалась возвращаться в этот мир, все же ответила на зов. Решилась дать им обоим второй шанс – прожить другую жизнь, постараться исправить совершенные ошибки. Пусть и в других телах, пусть лишь частичками близ двух других цельных душ – и этого достаточно.

Они и сами оступались. И сами едва не наделали того, что могло привести к непоправимому. Но это осталось в прошлом.

Они заснули сразу, как только успели лечь. Эти дни окончательно вымотали их обоих, и Ван Цин провалился в сон, стоило голове коснуться подушки. Еще никогда за всю жизнь ему не было настолько спокойно.

* * *

– Господин Фа?..

Фа Шэньхао поворачивает голову. Перед ним стоит один из его воинов, которых он лично обучил за эти годы. Он не поднимает взгляда, протягивая ему на раскрытых ладонях простую бамбуковую флейту сяо с двумя белыми змеями на корпусе. Она блестит, словно отражая кровавые краски заката.

Ван Сяоши мертв. Он получил то, ради чего пришел сюда. От его врага осталось лишь изувеченное тело. Все кончено. И теперь он может забрать трофей, который будет напоминать всем, чем заканчивается попытка нарушать постулаты.

Меч в его руке дрожит, когда Фа Шэньхао до боли сжимает пальцами рукоять. Вогнав его одним движением в ножны, он забирает флейту у воина и отворачивается, не произнося ни слова.

Перед глазами до сих пор стоит обезображенное агонией лицо того, кого он когда-то называл лучшим другом, почти братом. Он умер страшной смертью, которую заслужил, убив самое дорогое, что оставалось в жизни Фа Шэньхао, – его любимую жену.

Фа Шэньхао слышит, как за его спиной рыдает над телом старшего брата юный Лун Чэнь. Он безутешен. Его горе ощущается почти физически, и от него продирает ледяной дрожью по позвоночнику. Каждый отчаянный всхлип, каждый болезненный стон, готовый превратиться в тихий вой, будто загоняет иглы под ногти.

У него тоже был брат. Ван Сяоши, с которым они вместе росли, тренировались в стрельбе из лука, сбегали с занятий и учились у одного Учителя. Он мертв. Он мертв, а Фа Шэньхао стоит, сжимая в пальцах его флейту и чувствуя, как в центре груди образуется дыра. Она растет, пожирая внутренности, расползается, как капля смолы, грозя поглотить его целиком.

Воины ждут его приказов, но Фа Шэньхао не смотрит ни на кого, когда идет прочь от этого места, прочь от убитого горем Лун Чэня, прочь от запаха крови, который пропитал все вокруг. Он останавливается, лишь когда теряет способность ориентироваться в пространстве, не зная, сколько прошло времени.

Рядом лишь безжизненные деревья и земля, давно забывшая человеческую поступь. Темнеет, и последние отблески алого заката догорают на горизонте. Вдруг какой-то странный звук долетает до его слуха, и Фа Шэньхао резко оборачивается.

Плач? Где-то совсем рядом слабо хнычет ребенок. Осознание сковывает по рукам и ногам, ужас, как холодная змея, стискивает горло. Неужели их с несчастной Минлэй сын все еще жив?

Фа Шэньхао кладет ладонь на рукоять меча. Черная дыра в груди становится больше, пульсирует, сдавливая внутренности.

Он пробирается по тропе, усыпанной опавшей листвой, к большому дереву и наклоняется, замечая зияющее чернотой дупло. Оттуда вновь раздается тихий плач, больше похожий на писк.