Тысяча и один день Никиты Сергеевича

Еще накануне Эйзенхауэр, де Голль и Макмиллан условились встретиться в десять часов утра в Елисейском дворце. Теперь на совещании у Эйзенхауэра было решено, что президент официально попросит созыва встречи на высшем уровне. Если Хрущев откажется, все бремя ответственности за ее срыв будет лежать на нем.

В Елисейском дворце три западных лидера так и решили: де Голль пошлет Хрущеву письменное приглашение на открытие встречи в верхах сегодня в три часа дня и попросит дать письменный ответ. Дальше все зависит от Хрущева — отказ будет означать, что это он сорвал парижский саммит. Тем более что в Елисейском дворце уже знали о сенсационном заявлении Хрущева журналистам у ворот советского посольства.

В английское посольство Макмиллан вернулся не один. С ним был Эйзенхауэр. Они сели под тенистыми каштанами и попросили кофе. Президент был приветлив и предложил Макмиллану поехать за город, чтобы отвлечься от грустных мыслей. Он хотел показать британскому премьеру замок в местечке Маранс ля Коке, где он жил, будучи Верховным главнокомандующим штаба Объединенных вооруженных сил НАТО в Европе. В своем дневнике Макмиллан записал: «Цель Эйзенхауэра была простой — бесхитростно простой: если Хрущев должен поломать встречу в верхах, нет оснований позволить ему сломать англо-американский союз».

Через двадцать пять минут Эйзенхауэр и Макмиллан были уже в замке. Отсюда все и началось, пояснил президент. В феврале 1952 года здесь чете Эйзенхауэров показали документальный фильм о полуночной демонстрации на Медисон Сквер-Гарден. 15 тысяч человек выкрикивали лозунг: «Мы хотим Айка!». Мамми рыдала. Когда включили свет, гости подняли бокалы: «За президента».

Теперь на этом же месте все и кончалось. Вступая в борьбу за президентское кресло, он хотел уменьшить международную напряженность. Однако получилось так, что он лишь усилил ее… Он хотел проводить честную и открытую политику, а кончил ложью и недомолвками… Пропало вдруг все, что раньше создавало имидж Эйзенхауэра, — честное имя, терпеливое умение проводить осторожную, но твердую линию, непререкаемый авторитет руководителя и даже обыкновенное везение.

Только-только отъехал Эйзенхауэр с Макмилланом, как в английском посольстве появился Громыко. Видимо, помня строгий наказ Хрущева ничего не делать и ничего не решать, он держался сухо. На все вопросы английского министра иностранных дел, как быть дальше и что предпринять, Громыко церемонно отвечал, что обращает на себя внимание предложение Никиты Сергеевича отложить встречу в верхах на шесть-восемь месяцев, пока не созреют условия.

Ллойд сказал, что английское правительство хотело достичь серьезного прогресса в деле запрещения испытаний ядерного оружия. Остается решить всего лишь три проблемы — срок моратория, квоту инспекций и состав контрольной комиссии. Они хотели бы, чтобы руководители Советского Союза, Соединенных Штатов и Англии обсудили эти темы и нашли решение. Он явно пытался втянуть Громыко в конкретное обсуждение этих вопросов.

Но не тут-то было. Андрей Андреевич многозначительно молчал. А в конце мрачно заметил, что Пентагон не хочет запрещения ядерных испытаний и Соединенные Штаты блокировали работу Комитета по разоружению в Женеве.

А в это время вереница черных машин мчалась все дальше на восток в безвестное селение Плер-Сюр-Марн, где в 1919 году служил Малиновский — рядовой второго полка первой бригады русского экспедиционного корпуса во Франции.

Уже подъезжали к селению, когда дорогу перегородило упавшее дерево. Возле него не спеша копошилось несколько рабочих. Хрущев вышел из машины, подошел к ним и, не говоря ни слова, взял у одного из них большой топор. Все замерли. А он сильными уверенными движениями начал рубить дерево. Рабочие, охранники и маршал образовали круг, наблюдая, как работает советский премьер. Но Хрущев ухмылялся: пусть все увидят, что Советское правительство состоит из простых рабочих.

Закончив работу и отбросив разрубленное дерево в сторону, Хрущев представился лесорубам. Они не выразили особого удивления и предложили ему распить бутылочку «бужеле», Никита Сергеевич, разумеется, не отказался.