Тысяча и один день Никиты Сергеевича

Хрущев ликовал: реакция Лидии Дмитриевны свидетельствовала, что спектакль удался. Доволен был и закулисный режиссер этого спектакля — посол Меньшиков. Он вился вокруг Хрущева, предупреждая, что американские власти хотят унизить главу Советского правительства и не допустить его встреч с американским народом, который непременно распахнет ему свои трудовые объятия. В своих воспоминаниях посол напишет потом: «Сложилось впечатление, что кое-кто пытался спровоцировать разрыв уже вначале, чтобы не допустить серьезных переговоров, намечавшихся в конце поездки. Но в решающий момент Лодж не рискнул довести дело до разрыва…»

Неизвестно, подействовал ли этот спектакль, но на следующий день Лодж как ни в чем не бывало доложил Хрущеву:

— Мы решили продолжать поездку, как если бы вы были кандидатом в президенты.

Так началось десятичасовое путешествие Никиты Сергеевича вдоль Тихоокеанского побережья на экспрессе «Дей Лайт». На остановках он произносил речи, целовал детей и раздавал значки со звездочкой, пока машинист не давал гудок, и он едва-едва успевал вскочить на подножку вагона.

Например, на станции Сан-Луис-Обиспо собралась многотысячная толпа. Люди приветливо машут руками. Никита Сергеевич выходит из вагона, ну как прямо где-нибудь в Смоленске, и сразу же к людям — пожимать протянутые мускулистые руки. Высокий плотный человек держит на плечах ребенка, а в руке у него плакат: «Разоружение! С контролем или без него!» Хрущев ему проникновенно говорит:

— Мы — за разоружение с контролем.

А сотни людей аплодируют и скандируют слова «мир, дружба». В таких идиллических тонах описывала эту поездку советская пресса.

Хрущев был доволен — наконец-то ему дали возможность напрямую встречаться с простыми людьми Америки. Когда появлялись пикетчики с антисоветскими лозунгами, он говорил Лоджу:

— Бедный Эйзенхауэр. Теперь я начинаю понимать, какие у него проблемы. Простые люди Америки — как я. И совсем другие люди — это негодяи из окружения президента.

Но встреча в Сан-Франциско с профсоюзными лидерами из АФТ-КПП разочаровала Хрущева. В течение трех часов во время обеда они атаковали его острыми вопросами, в которых опять фигурировала Венгрия, глушение «Голоса Америки» и тому подобное. Внешне Никита Сергеевич оставался спокойным, но вице-президенту АФТ-КПП Рейтеру врезал:

— Вы родились среди рабочего класса, но говорите как представитель капиталистов. Когда Херст печатает подобные вещи, мне это понятно, но когда то же самое повторяет один из лидеров профсоюзов, я с горечью думаю, до чего же вас разложили монополисты.

Демонстрируя, до чего докатилась Америка под ярмом капитала, Никита Сергеевич повернулся к публике задом, нагнулся, дрыгнул ножкой и, задрав полы пиджака, попытался изобразить канкан — посещение Голливуда не прошло даром. Потом снова повернулся к ошалевшим зрителям:

— Вот что вы называете свободой! Свободу для девушек показывать свои задницы. Для нас — это порнография. Это капитализм заставляет девушек выделывать такие вещи…

На следующее утро — это было 21 сентября — Никита Сергеевич проснулся, как всегда, рано. Над Сан-Франциско только поднималось солнце. Он вышел из своего гостиничного номера, спустился в вестибюль с несколькими охранниками и, никем не замеченный, прошел на улицу. Хрущев был доволен, как ребенок. Впервые за всю поездку ему удалось оторваться от многочисленного эскорта, который продолжал спать. Лишь несколько корреспондентов успели к нему присоединиться.

Полчаса ходил Хрущев по незнакомому городу. А дальше все снова по протоколу: морская прогулка на катере береговой охраны «Грешэм».

Это было впечатляющее зрелище. Белый корабль рассекает прозрачные воды залива. Слева и справа мчатся двенадцать катеров, отводя в сторону движение военных и торговых судов. Над кораблем висят вертолеты. Сбоку — широкая панорама Сан-Франциско. А дальше, по другую сторону холма, расстилается бесконечная синяя гладь Тихого океана.

Обычно люди думают, что великие государственные деятели, встречаясь между собой, говорят умные вещи, блещут эрудицией и остроумием. Ничего подобного. Это глубокое заблуждение. Нет ничего более банального и серого, чем беседы политических лидеров. И Хрущев отнюдь не отличался ни игрой ума, ни изяществом. Взять хотя бы состоявшийся разговор на борту этого американского катера.

Командор Кларк обращает внимание Хрущева на небольшой скалистый островок, на котором возвышается угрюмое строение, похожее на древний замок:

— Это наша достопримечательность. Остров Алькатрас — знаменитая тюрьма. Еще никому не удавалось сбежать оттуда. Здесь слишком холодная вода и сильное течение. Тонут!

— А вы не думаете, — отвечает Хрущев, — что хорошо бы дожить до времени, когда в мире совсем не будет тюрем и полиции?

Кларк молча стоит по стойке смирно. Корреспонденты торопливо вытаскивают из карманов блокноты и карандаши. А Хрущев продолжает: