Тысяча и один день Никиты Сергеевича

Разумеется, это была и заявка на предстоящие переговоры с Эйзенхауэром в Кэмп-Дэвиде. Помыслами Хрущев был уже там. И предлагал американскому президенту искать компромисс. Если мы «займем непримиримые позиции: я — свою, а президент США — свою, то у нас завтра не будет делового разговора. Это были бы не переговоры для отыскания разумных решений, а одно упорство, которое, образно говоря, напоминало бы упорство двух быков: у кого крепче ноги, у кого крепче лоб, у кого длиннее рога, кто кого быстрее проткнет рогами».

А Нина Петровна? Она и в Америке продолжала жить своей жизнью, никак не касаясь высокой политики, в которую так азартно играл ее муж.

Иногда для нее организовывали специальную женскую программу. Например, посещение знаменитых домов моделей. Но она, равнодушная к нарядам, там просто терялась. Однажды, на следующий день после такого посещения, — дело было рано утром за завтраком, — представительная дама из мидовского протокола, привезенная из Москвы, завела разговор с Никитой Сергеевичем, не стоит ли купить для его жены норковую шубу. Хрущев тут же вспылил:

— А на какие шиши? Я получаю командировочные, как все, — шестнадцать долларов в день. Нина Петровна приехала на мой счет.

В этом тоже весь Хрущев. Он был, пожалуй, последним советским руководителем, который не лез в карман к государству.

КЭМП-ДЭВИД

Эта глава столь насыщена событиями, что их лучше излагать в хронологическом порядке, как в дневнике.

25 сентября (пятница). Хрущев вернулся в Вашингтон. В пять часов пополудни был в Белом доме на зеленой лужайке, где стоял наготове президентский вертолет. Там его ждал Эйзенхауэр, одетый по-дорожному, в спортивном светло-коричневом костюме и в кепи. Никита же Сергеевич был, как всегда, в сером мешковатом костюме и в шляпе. По крохотной лесенке они поднялись в вертолет. С ними — только охрана и переводчики.

За несколько минут до этого в воздух поднялся другой вертолет — с Громыко, Солдатовым, Меньшиковым, Гертером, Томпсоном и Лоджем. Обе машины взяли курс в сторону Аппалачских гор, где в 75 километрах от Вашингтона на восточном склоне горного кряжа Катоктин находится знаменитый Кэмп-Дэвид — Лагерь Давида, если перевести на русский язык. «За широкими окнами вертолета, — вспоминал потом один из участников, — от горизонта до горизонта расстилались поля и рощи, чуть тронутые первым дыханием поздней американской осени… Вначале внизу виднелись белые строения ферм, потом рощи пошли все гуще, и вот уже вертолет висит над почти безлюдными лесистыми холмами. Лишь кое-где в лесу просвечивают кровли вилл — их хозяева спасаются здесь летом от удушающей вашингтонской мокрой жары».

Очень скоро вертолеты опустились на небольшую лужайку в лесу. Узкая дорожка вела к каким-то старым, поросшим мхом баракам. Не успел Хрущев подумать, что сбываются его опасения насчет бездомных собак на Принцевых островах, как оказалось, что все это не что иное, как умелая стилизация, скрывающая весьма комфортабельные виллы. Да и лес вокруг вовсе не лес, а хорошо ухоженный парк.

Впереди — небольшой пруд, выложенный серым камнем. Перед ним — одноэтажный домик, выкрашенный зеленой краской. Над узкой дверью надпись «Аспен» (осина), а по бокам — два медных сверкающих фонаря.

Это и есть загородная дача Эйзенхауэра. Она невелика: центральная зала с массивным камином, где весело потрескивают дрова, и окнами во всю стену, которые глядят на зеленую лужайку. Там президент обычно играет в любимый гольф. В крыльях по две спальни — с одной стороны будут жить Эйзенхауэр и Гертер, а с другой — Хрущев и Громыко. Советский премьер решил, что внешне дом выглядит как барак, но внутри богато убран и очень удобен — типично по-американски. Он был доволен: горный воздух после вашингтонского зноя был свеж и прохладен.

Поужинали весьма скромно — ростбиф и морской окунь. Зато за тонкой деревянной ширмой играл небольшой оркестр морских пехотинцев. Звучали американские песни. И вдруг — что это? Знакомая мелодия — «Подмосковные вечера». Президент улыбается — это сюрприз гостю. А после ужина оба лидера и их свиты смотрели ковбойский фильм. Эйзенхауэр сказал:

— Я люблю ковбойские фильмы. Знаю, что они бессодержательны и не требуют никаких мысленных усилий. Но в них всегда бывает много забавных трюков. И еще я люблю лошадей.

— Вы знаете, — ответил Хрущев, — когда Сталин был жив, мы все время смотрели ковбойские фильмы. Когда кино кончалось, Сталин всегда ругал их идеологическое содержание, но на следующий день мы снова были в просмотровом зале и смотрели другой ковбойский фильм.

Так прошел первый вечер в Кэмп-Дэвиде. Хрущев плохо спал во время путешествия по Америке, а у Эйзенхауэра еще не прошла простуда. Поэтому к полуночи они разошлись.