Тысяча и один день Никиты Сергеевича

Другое дело ракеты. Предвыборная президентская кампания в США была в полном разгаре. Причем оба претендента: Кеннеди от демократов и Рокфеллер от республиканцев — наперегонки, кто громче, трубили о ракетном отставании США. Военные настаивали на создании сверхмощного бомбардировщика Б-70. Военное министерство добивалось значительного расширения программы строительства ракет и увеличения мощности ядерных боезарядов для ракет «Минитмен». Для этого, естественно, требовалось возобновить ядерные испытания.

Четвертого февраля 1960 года на заседании Совета национальной безопасности Эйзенхауэр твердо сказал им «нет»:

— Прежде всего я глубоко убежден, что у нас есть достаточные средства сдерживания, а, во-вторых, увеличение военных усилий настолько подорвет национальную экономику, что результатом будет превращение страны в высокоцентрализованное общество, напоминающее военный лагерь. Я не собираюсь делать этого.

На Совете безопасности президент без обиняков заявил, что все разговоры о ракетном отставании — пустая болтовня, выдувание мыльных пузырей. Но он не мог объяснить публично, откуда у него эта убежденность. Ведь вся его уверенность строилась на информации, которую приносили острокрылые У-2. Рассказать об этом значило расписаться в проведении шпионажа против страны, с которой он собирался установить новые, почти дружеские отношения.

Двойственность такого положения раздражала Эйзенхауэра. И в сердцах он не раз говорил, что надо бы вообще прекратить эти полеты. Шел его последний год на посту президента США, и он, как уже говорилось, хотел войти в историю в тоге миротворца, положившего конец «холодной войне» и начавшего эру разоружения. Первым шагом к ней должно быть запрещение ядерных испытаний. Поэтому в начале 60-х годов заключение такого договора стало главной целью его политики в области разоружения.

Была, правда, и другая, более прозаическая причина, которая побуждала его бороться за договор о запрещении испытаний. «Размещение нескольких инспекционных постов в глубине России, — считал он, — хоть немного приоткроет эту страну». Правда, об этом он предпочитал не распространяться.

11 февраля на пресс-конференции он объявил о готовности заключить договор о прекращении всех испытаний в атмосфере, в океане и космосе, а также подземных испытаний, которые можно проконтролировать. Кистяковский убедил президента, что показатели приборов позволяют идентифицировать все сейсмические явления с магнитудой 4,75 и выше по шкале Рихтера. Это соответствовало, примерно, ядерному взрыву мощностью 20 килотонн. Таким образом, американцы предлагали теперь запретить все испытания, в том числе и подземные, выше порога мощности в 20 килотонн. Это было очень близко к тому, что говорил в Женеве Майкл Райт Семену Царапкину. МИД сразу же внес в ЦК Записку, рекомендуя согласиться с новыми предложениями Эйзенхауэра, они легко вписывались в ранее принятые Президиумом решения, и возражений не предвиделось. Поэтому Записку пустили рутинным ходом на «голосовку».

Но неожиданно заупрямился министр среднего машиностроения Славский.

— Американцы заманивают нас в ловушку, — убеждал он, — получив наше согласие на частичное запрещение подземных испытаний, они поморочат нам голову год или два, а потом скажут: ничего не получается, ядерные взрывы мощностью ниже двадцати килотонн проконтролировать нельзя, и начнут испытания. Ответить нам уже будет нечем — мы сами отказались от согласованного в Женеве заключения экспертов о возможности контроля за всеми испытаниями.

Его поддержал, правда по иной причине, Шелепин:

— Предложение американцев означает контроль без разоружения. Полного запрещения испытаний не будет, но по всей стране будет развернута сеть иностранных шпионских центров в виде контрольных постов, и повсюду станут шнырять иностранные инспекторы. Мы открываем страну для шпионажа.

19 февраля состоялось заседание Президиума. На нем мудро решили поручить МИД и заинтересованным ведомствам доработать этот вопрос с учетом состоявшегося обмена мнениями.

Только 10 марта в ЦК пошла новая Записка, но ее тональность была уже совсем иной. Американцы, говорилось в ней, готовы изучить любое наше предложение о пороге мощности ниже или выше 20 килотонн, но нам не надо втягиваться в обсуждение этого вопроса, так как это было бы признанием невозможности установления контроля за подземными взрывами. Кроме того, США, согласившись на словах с нашим предложением о квоте инспекций, ставят теперь количество инспекций в зависимость от числа неопознанных явлений.