Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— О ты, прелестная! Да, я Шаркан ибн Омар аль-Неман. Я тот, которого заставила страдать судьба, бросив его, беззащитного, во власть твою! Сделай же со мною все, что хочешь, что подскажут тебе твои желания, о незнакомка с черными глазами!

Тогда незнакомка на минуту потупила глаза свои в землю и задумалась; потом, посмотрев на Шаркана, она сказала:

— Успокой душу свою и проясни взор свой! Разве ты забыл, что ты гость мой и что между нами хлеб и соль?[17] И разве ты забыл, что между нами были уже дружеские беседы? Отныне ты находишься под покровом моим и можешь вполне положиться на меня. Отбрось же всякие опасения, ибо, клянусь Мессией, если бы вся земля восстала против тебя, то и тогда никто не прикоснулся бы к тебе, прежде чем душа моя не оставила бы тела в твою защиту!

Сказав это, она приблизилась, села подле него и с милой улыбкой принялась болтать. Затем она позвала одну из рабынь и сказала ей что-то на греческом языке; и рабыня вышла, чтобы сейчас же вернуться в сопровождении служанок, которые несли на головах большие подносы, уставленные всевозможными блюдами, тогда как другие служанки несли графины и сосуды с напитками. Но Шаркан не решился отведать этих блюд.

А молодая женщина заметила это и сказала:

— Ты не решаешься есть, о Шаркан, и боишься предательства? Но разве ты не знаешь, что я вчера еще могла лишить тебя жизни?

Затем она первая протянула руку и отведала от каждого блюда. И Шаркан устыдился своих подозрений и принялся есть, и она с ним, пока оба не насытились. Затем, умыв руки, они велели принести цветы и напитки в больших сосудах из золота, серебра и хрусталя; и тут были напитки всевозможных сортов и самого различного цвета. Тогда молодая женщина наполнила золотой кубок и первая выпила его, затем снова наполнила его и протянула ему, и он тоже выпил.

И она сказала ему:

— О мусульманин, видишь, как легка и приятна может быть жизнь!

На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и с обычною скромностью умолкла.

А когда наступила

СОРОК ДЕВЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Говорили мне, о царь благословенный, что молодая незнакомка сказала Шаркану:

— О мусульманин, видишь, как легка и приятна может быть жизнь!

Затем оба они продолжали пить, пока винное брожение не проникло в их разум и в сердце Шаркана не заиграла любовь. Тогда молодая женщина сказала одной из своих любимых прислужниц, которую звали Марджана, что значит «коралловое зернышко»:

— О Марджана, принеси поскорее музыкальные инструменты!

И Марджана ответила:

— Слушаю и повинуюсь!

Она вышла на минуту и вернулась с сопровождении молодых девушек, которые несли дамасскую лютню, персидскую арфу, татарскую цитру и египетскую гитару. И молодая женщина взяла лютню, искусно настроила ее, взялась рукою за трепещущие струны и запела своим чарующим голосом, более нежным, чем морской ветерок, и более чистым и приятным, чем бьющая из скалы вода. И три молодые девушки, которые расселись на ковре, аккомпанировали ей:

Ты знаешь ли, жестокая, как много
Невинных жертв у глаз твоих прекрасных?
Как много стрел вонзается в сердца
От этих взглядов? Сколько льется крови?
Но счастливы сердца, что ранит взор твой,
И счастливы рабы прекрасных глаз!

Окончив песню, она умолкла. Тогда одна из молодых девушек, игравших на музыкальных инструментах, запела по-гречески другую, более протяжную песню, непонятную для Шаркана. А молодая госпожа ее как будто откликалась время от времени в созвучном тоне. И так сладко звучала эта прерывистая и жалобная песня, выходившая, казалось, из самой глубины бандур!

И молодая женщина сказала Шаркану:

— О мусульманин! Понял ли ты нашу песню?

Он ответил:

— По правде сказать, я ничего не понял, но уже сами звуки и гармония ее бесконечно тронули меня, а влажный блеск улыбающихся зубов и легкость пальцев, перебирающих струны, бесконечно восхитили меня!

Она улыбнулась и сказала:

— Ну а если бы я пропела арабскую песню, о Шаркан, что бы ты сделал? Что бы ты тогда сделал?

И он ответил:

— Я лишился бы, конечно, последних остатков моего разума!

Тогда она настроила свою лютню в другом ключе и, перебирая струны ее, пропела следующие стихи:

Разлуки вкус так безотрадно горек,
Так разве можно терпеливым быть?
Три вещи мне предложены на выбор:
Иль удаленье, иль тоска разлуки,
Иль полная покинутость — три вещи,
Одна другой ужаснее! Как выбрать,
Когда я сам так безнадежно таю,
Так полон чувств к прекрасному созданью,
Что покорило сердце мне навек
И предает столь тяжко испытанью?