Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И это было произнесено таким сильным голосом, что молодая девушка полуоткрыла глаза свои, испуская вздох пробуждения, и повернулась на своем ложе. К счастью, дело ограничилось только этим, но я, о господин мой, увидел в этот момент непередаваемое! Я был поражен тем, что такая хрупкая и нежная девушка обладала таким большим задом. И я был очень удивлен, и подошел еще ближе, зная, что я невидим, и очень деликатно приложил свой палец к этому заду, чтобы пощупать его, и мое сердце было удовлетворено этим. И я почувствовал, какой он был полный, податливый, лоснящийся и зернистый. Но я не мог прийти в себя от удивления, вызванного его объемом, и я подумал: «Почему он такой большой? Почему такой мясистый?» И, думая об этом и не находя удовлетворительного ответа, я поспешил вступить в контакт с молодой девушкой. И я сделал это с бесконечными мерами предосторожности, чтобы не разбудить ее. И когда я понял, что первая опасность миновала, я рискнул сделать кое-какие движения. И очень мягко и нежно мой малыш, который тебе известен, о мой господин, вступил в эту игру, в свою очередь. И он был очень осторожен, чтобы не быть грубым или не применять недозволенное; в любом случае он также довольствовался тем, что узнал, и тем, чего узнать не смог. И ничего более, о господин мой. И мы оба решили для первого раза, что этого вполне достаточно, чтобы составить для себя суждение о нем, те есть удивительном заде этой девушки.

Но вот как раз в тот момент, когда я собирался встать, искуситель толкнул меня под руку, чтобы ущипнуть девушку прямо за одну из тех удивительных округлостей, объем которых приводил меня в такое недоумение, и я не смог устоять перед этим искушением, и вот я ущипнул девушку прямо за середину этой округлости. И — прочь от нас, нечистый! — боль, которую почувствовала молодая девушка, была так сильна, что на этот раз она проснулась, и соскочила со своего ложа, и издала крик ужаса, и начала громко звать мать свою.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ НОЧЬ,

она продолжила:

Прочь от нас, нечистый! Боль, которую почувствовала молодая девушка, была так сильна, что на этот раз она проснулась, и соскочила со своего ложа, и издала крик ужаса, и начала громко звать мать свою. И мать, услышав тревожные призывы своей дочери и крики ужаса, прибежала, надевая на ходу свои одежды; а за нею следовали старая кормилица молодой девушки и евнухи.

И молодая девушка продолжала кричать, приложив руку к тому месту, за которое ее ущипнули:

— Прибегаю к Аллаху от шайтана, побитого камнями!

И в то же время мать ее и кормилица спрашивали ее:

— Что с тобою? Что с тобою? И почему ты держишься за это достопочтенное место? Что там такое? Покажи нам это место!

И кормилица повернулась к евнухам и, косо глядя на них, закричала им:

— Ступайте отсюда!

И евнухи удалились, втихомолку проклиная зловещую старуху.

И я оставался невидим благодаря порошку моего покойного учителя — да помилует его Аллах!

И вот когда мать и кормилица в одно и тоже время тормошили ее настойчивыми своими расспросами и вытягивали свои шеи, чтобы получше рассмотреть, что здесь могло быть, молодая девушка, покраснев от боли, могла только произнести:

— Это тут! Это тут! Меня ущипнули! Меня ущипнули!

И обе женщины начали присматриваться и увидели красный след, уже распухший, от моего большого и указательного пальцев. И они попятились, крайне испуганные и смущенные, и закричали:

— О, проклятье! Кто это сделал? Кто это сделал?

И молодая девушка принялась плакать, говоря:

— Я не знаю! Я не знаю! — И она прибавила: — Меня ущипнули как раз в то время, когда мне снилось, что я ем большой огурец!

И обе женщины, услышав это, начали наклоняться и заглядывать за занавески и за драпировки и, не найдя ничего подозрительного, сказали молодой девушке:

— Уверена ли ты, что не ущипнула себя сама во время сна?

И она отвечала:

— Я скорее готова умереть, чем так больно щипать себя!

Тогда старая кормилица сказала:

— Нет прибежища и власти, кроме Аллаха Всевышнего и Всемогущего. Тот, кто ущипнул нашу дочь, есть неименуемый, один из числа неименуемых, населяющих воздух. И он, должно быть, вошел сюда через это открытое окно. И, увидав нашу дочь спящей и с обнаженным задом, не мог воздержаться от желания ущипнуть ее. Наверное, так оно и было. — И, сказав это, она побежала закрыть окно и двери и прибавила: — Прежде чем положить дочери нашей холодный компресс с уксусом, нам надо поспешить поохотиться за нечистым. И для этого нет более действенного средства, как зажечь в комнате верблюжий кизяк, ибо верблюжий кизяк невыносим для обоняния ифритов, маридов и других неименуемых. И я знаю слова, которые надо произносить при выкуривании их. — И тотчас же она закричала евнухам, столпившимся за дверью: — Ступайте принесите поскорее корзину верблюжьего кизяка!

И когда евнухи удалились, чтобы исполнить это приказание, мать приблизилась к дочери своей и спросила ее: