Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— О соседка моя Айша, как ты можешь презирать дары Воздаятеля? Разве надо презирать их и отвергать хлеб, который я предлагаю тебе за кусок стекла?! Но так как это для блага детей твоих, знай, что я рассказала мужу об этом яйце, и он согласился с моим желанием, потому что я беременна и желания беременных женщин не должны оставаться несбыточными, и он позволил мне предложить тебе двадцать динаров из червонного золота в обмен на твой кусок стекла.

Однако жена моя, получившая мои указания по этому поводу, ответила:

— Валлахи! О соседка, ты заставляешь меня призадуматься. Но в нашем доме у меня нет решающего слова, оно у сына моего дяди, который является хозяином дома и всего его содержимого, и именно к нему надо обращаться. Так что жди его возвращения и сделай ему свое предложение.

И вот когда я вернулся домой, еврейка повторила мне то, что она сказала супруге моей, и добавила:

— Я приношу тебе хлеб для детей твоих, о человек, за кусок стекла. И желание беременной женщины должно быть удовлетворено, и муж мой не хочет обременять свою совесть, отвергая желание беременной женщины, — вот почему он согласился позволить мне предложить тебе этот обмен с такой большой для него потерей.

А я, о мой повелитель, позволив этой еврейке обвинять меня во всем, в чем она хотела меня обвинить, не торопился отвечать ей и заканчивал всякий раз тем, что смотрел на нее, не говоря ни слова и просто кивая головой.

При виде этого иудейка пожелтела лицом, посмотрела на меня глазами, полными недоверия, и сказала:

— Молись своему пророку, о мусульманин!

Я же ответил:

— Да пребудет с ним мир и молитва, о неверующая, и избраннейшие благословения от Единого Бога.

И она возразила:

— Зачем ты смотришь так недобро, о отец детей своих, и зачем хочешь отринуть это благо Воздаятеля, данное дому твоему через нас?!

Я же ответил:

— Блага Аллаха над Его верующими, о дочь неверующих, неисчислимы! Да будет Он прославлен без посредства тех, кто блуждает в потемках!

А она мне сказала:

— Так ты отказываешься от двадцати золотых динаров?

А я снова отрицательно покачал головой.

Тогда она сказала:

— Тогда, о сосед, я предлагаю тебе за твой кусок стекла пятьдесят золотых динаров. Ты доволен?

А я снова с самым отстраненным видом отрицательно покачал головой и отвел глаза.

В эту минуту Шахерезада заметила, что восходит утренняя заря, и с присущей ей скромностью умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ СЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И я снова с самым отстраненным видом отрицательно покачал головой и отвел глаза.

Тогда жена ювелира подобрала свои юбки, словно собираясь уходить, подошла к двери, протянула руку, чтобы открыть ее и, словно внезапно передумав, повернулась ко мне и сказала:

— Последнее слово: сто золотых динаров! И я еще я не знаю, захочет ли мой муж дать мне такую огромную сумму.

И тогда я снизошел до ответа и сказал ей с деланым равнодушием:

— О соседка, я не хочу видеть, как ты уходишь недовольная, но ты все еще очень далека от своей цели, ибо это стеклянное яйцо, за которое ты предлагаешь мне ничтожную цену в сто динаров, — вещь замечательная, и история его столь же удивительна, как и оно само. И потому и только для того чтобы угодить тебе и нашему соседу и удовлетворить желание беременной женщины, я ограничусь тем, что потребую в качестве цены за это светоносное яйцо сумму в сто тысяч золотых динаров — ни больше ни меньше. Прими это или откажись, потому что другие ювелиры, которые больше знают, чем муж твой, об истинной ценности красивых уникальных вещей, предложат мне больше. Что же касается меня, то клянусь Всеведущим Аллахом, что я не вернусь к торгу и к оценке этой вещи ни для того, чтобы увеличить ее, ни для того, чтобы уменьшить ее. Уассалам!

Когда жена еврея услышала эти слова и поняла их значение, она не нашла, что возразить, и сказала мне, уходя:

— Я не продаю и не покупаю. Это дело моего мужа, и, если его это устраивает, он даст тебе об этом знать. Только пообещай мне набраться терпения и не вступать с другими в переговоры, пока он сам не увидит это стеклянное яйцо.

И я дал ей такое обещание. И она ушла. Так вот после этого спора, о эмир правоверных, я уже не сомневался, что яйцо, которое я считал стеклянным, было самоцветом из морских самоцветов, выпавшим из короны какого-нибудь морского царя. И к тому же я, как и все, знал, какие сокровища лежат в глубинах, о которых говорят дочери моря и морские царевны. И эта находка должна была утвердить меня в этом моем убеждении. И я прославил Воздаятеля, Который через рыбу рыбака вложил в мои руки этот чудесный образец украшений морских юниц. И я решил не отказываться от суммы в сто тысяч динаров, которую я установил для жены еврея, думая при этом, что, если бы я не спешил устанавливать цену, я мог бы, пожалуй, получить от ювелира-еврея и больше. Но поскольку я торжественно установил эту сумму, то не пожелал изменять себе и пообещал придерживаться того, что я озвучил.