Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И как я и ожидал, ювелир-еврей не замедлил явиться ко мне лично. И у него был хитрый вид, который не сулил мне ничего хорошего, а вместо этого предупреждал, что этот свинский сын собирается использовать все свои приемы, чтобы умыкнуть у меня самоцвет в любом случае. А я же, со своей стороны, насторожился, приняв при этом самый улыбчивый и приветливый вид, и я попросил его занять место на циновке.

И после обычных саламов и приветствий он сказал мне:

— Надеюсь, о сосед, что пенька в наши дни не слишком дорога и что дела твоей лавки благословенны!

И я в том же тоне ответил:

— Благословение Аллаха не оставляет верующих в него, о сосед! Но я надеюсь, что и дела на базаре ювелиров идут тебе на пользу.

И он сказал мне:

— Клянусь жизнью Авраама и Иакова, о сосед, они идут под гору! Они сокращаются! И нам едва хватает на хлеб и сыр.

И мы продолжали беседовать так довольно долго, не затрагивая главного вопроса, который только нас и интересовал, пока еврей, видя, что он ничего не добьется от меня таким образом, не начал первым, сказав мне:

— О сосед, дочь моего дяди рассказала мне о некоем стеклянном яйце, к тому же малоценном, которое служит игрушкой для твоих детей, а ты знаешь, что, когда женщина беременна, к ней приходят порой странные желания. Но к сожалению, мы должны удовлетворять эти желания, даже если они неосуществимы, иначе желаемый предмет может оказаться запечатленным на теле ребенка и тем исказить его. И в данном случае, поскольку желание моей жены остановилось на этом стеклянном яйце, я очень боюсь, что если не удовлетворю его, то увижу, как это яйцо начнет расти на носу нашего ребенка после его рождения или на какой-то другой, более деликатной части его тела, которую приличия не позволяют мне назвать. Поэтому я прошу тебя, о сосед, сначала показать мне это стеклянное яйцо и, в случае если я увижу, что такое яйцо невозможно приобрести на базаре, отдать мне его за разумную цену, которую ты мне укажешь, не слишком пользуясь сложившейся ситуацией.

А я на эти слова еврея ответил:

— Слушаю и повинуюсь!

И я встал и пошел к детям своим, которые играли во дворе с яйцом, о котором идет речь, и взял его из их рук, несмотря на крики и протесты. Затем я вернулся в спальню, где меня ждал еврей, сидя на циновке, и, извинившись, закрыл дверь и окна, чтобы там царила полная темнота. И, сделав это, я вытащил яйцо из-за пазухи и положил его на табурет перед евреем.

И тотчас комната озарилась, словно в ней горело сорок факелов. И еврей при этом взгляде не мог не воскликнуть:

— Это драгоценный камень Соломона, сына Давида, один из тех, что украшают его корону! — И, воскликнув так, он понял, что сказал слишком много, и, спохватившись, добавил: — Но подобные камни мне уже попадались в руки. И поскольку на них не было спроса, я поспешил их перепродать, и с убытком. Увы, почему теперь дочь моего дяди беременна и вынуждает меня обзавестись вещью, которую невозможно продать?! — Потом он спросил меня: — О сосед, сколько ты просишь за это морское яйцо?

И я ответил:

— Оно не продается, о сосед! Но я мог бы отдать его тебе, чтобы удовлетворить желание дочери твоего дяди. И я уже назначил цену этой уступки. Я не отступлю от нее, Аллах свидетель.

И он сказал мне:

— Будь благоразумным, о сын добрых людей, и не разрушай дом мой! Если бы я продал свою лавку и дом свой и продал бы себя на базаре невольников вместе с женой и детьми, я не смог бы собрать ту непомерную сумму, которую ты в шутку установил! Сто тысяч золотых динаров! Йа Аллах! Сто тысяч золотых динаров! О шейх, ни одним меньше, ни одним больше! Ты требуешь моей смерти!

А я, вновь открыв дверь и окна, тихо повторил:

— Сто тысяч динаров, и ни одним больше. Увеличение этой суммы было бы незаконным. Но и ни одним меньше. Только так и никак иначе. — И я добавил: — И еще, если бы я знал, что это чудесное яйцо — самоцвет из морских самоцветов короны Сулеймана ибн Дауда, — да пребудет над ним мир и молитва! — я попросил бы не сто тысяч динаров, а десять раз по сто тысяч и, кроме того, несколько ожерелий и драгоценностей из твоей лавки в качестве подарка моей жене, которая затеяла это дело, разгласив всем о нашей находке. Так что считай себя счастливым, что тебе оно достанется за эту ничтожную цену, о человек, и пойди принеси свое золото.

И ювелир-еврей, с вытянутым до земли носом, видя, что ничего уж не поделать, на мгновение задумался, потом решительно посмотрел на меня и, тяжело вздохнув, сказал:

— Золото у порога! Давай драгоценный камень!

И, сказав это, он высунул голову в окно и крикнул рабу-негру, стоявшему на улице и державшему за уздечку мула, нагруженного несколькими мешками:

— Хей, Мубарак, тащи сюда мешки и весы!