Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И в то же время все ученики с большим беспокойством смотрели на меня, как будто я уже собиралась отдать богу душу. И в конце концов на меня это произвело сильное впечатление, и я подумал: «О такой-то, ты, безусловно, ошибаешься о своем здоровье, не осознавая этого. А худшие болезни — те, которые проникают в организм незаметно, и их присутствие ничем особым не дает о себе знать».

А я сразу поднялся и пошел в свой гарем, где растянулся во всю длину, сказав супруге своей:

— Приготовь мне все, что нужно приготовить, чтобы оградить меня от приступов желтухи.

И я сказал это, тяжело вздыхая и кряхтя, как будто уже был во власти всех тяжких болезней и лихорадок.

А тем временем староста класса постучал в мою дверь и попросил разрешения войти. И он вручил мне сумму в восемьдесят драхм, сказав при этом:

— О учитель наш, твои добрые ученики только что решили между собой сделать тебе этот подарок, чтобы госпожа наша могла ухаживать за тобой по своему усмотрению, не заботясь о расходах.

И я был тронут такой заботой учеников моих, и, чтобы выказать им свое удовлетворение, я дал им выходной день, не подозревая, что все это и было подстроено только для этой цели. Но кто может догадываться о всех каверзах, таящихся в детской груди?!

Что же касается меня, то весь этот день я провел лежа, хотя вид денег, пришедших ко мне столь неожиданным образом, и доставил мне некоторое удовольствие. А на следующий день старший ученик снова пришел ко мне и, увидав меня, воскликнул:

— Да отгонит от тебя Аллах всякое зло, о учитель наш! Но у тебя еще более желтый цвет лица, чем был вчера! Отдыхай! Отдыхай! И не беспокойся об остальном!

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ СЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

О учитель наш, да отгонит от тебя Аллах всякое зло! Но у тебя еще более желтый цвет лица, чем был вчера! Отдыхай! Отдыхай! И не беспокойся об остальном!

И я, находясь под впечатлением от слов лукавого ученика, сказал себе: «Лечись как следует, о учитель, лечись хорошо за счет учеников своих». И, подумав так, я сказал старосте:

— Ты будешь руководить классом, как будто я там присутствую.

И я принялся жалеть и причитать про себя. А мальчик, оставив меня в таком состоянии, поспешил присоединиться к остальным ученикам, чтобы рассказать о сложившейся ситуации.

И такое положение дел продолжалось целую неделю, в конце которой староста класса принес мне сумму в восемьдесят драхм, сказав при этом:

— Это пожертвование твоих добрых учеников, чтобы госпожа наша могла хорошо ухаживать за тобой.

А я был еще более тронут, чем в первый раз, и сказал себе: «О такой-то, твоя болезнь воистину благословенная болезнь, ведь она приносит тебе столько денег без всякого труда и усилий с твоей стороны и, в общем-то, едва ли причиняет тебе истинные страдания. Так пусть она продлится подольше ради твоего же блага».

И с этого момента я решил притворяться больным, убедившись в том, что дело от этого не страдает, и я говорил себе: «Никогда твои уроки не принесут тебе столько денег, сколько болезнь твоя». И тогда настала моя очередь заставлять других поверить в то, чего не было. И каждый раз, когда старший ученик приходил ко мне, я говорил ему: «Наверное, я умру от голода, потому что мой желудок отказывается от пищи». Однако это было неправдой, ибо никогда еще я не ел с таким аппетитом и не чувствовал себя так хорошо.

И я продолжал так жить некоторое время, пока однажды ученик не вошел как раз в тот момент, где я собирался съесть яйцо. И первым моим движением, когда я увидел его, было сунуть яйцо в рот в страхе, что, найдя меня поглощающим пищу, он заподозрит истину и откроет мой обман. Раскаленное же яйцо во рту причиняло мне нестерпимую боль, а негодник, который, несомненно, кое-что подозревал, вместо того чтобы уйти, продолжал смотреть на меня с сочувствием и потом сказал:

— О учитель наш, твои щеки так опухли и ты, должно быть, очень страдаешь! Наверное, у тебя ужасный абсцесс.

А поскольку глаза у меня от мучений вылезли из орбит и я не отвечал, он сказал мне:

— Надо его вскрыть! С ним надо расправиться!

И он быстро шагнул в мою сторону и хотел было вонзить мне в щеку толстую иглу, но тут я быстро вскочил и побежал на кухню, где выплюнул яйцо, которое сильно обожгло мне щеки. И именно в результате этого ожога, о эмир правоверных, на моей щеке развился настоящий нарыв, и он вызывал невероятные страдания. И тогда привели цирюльника, который разрезал мне щеку, чтобы вскрыть этот нарыв. И именно в результате этой операции мой рот остался разрезанным и поврежденным.

Это то, что касается моего разрезанного и искалеченного рта.