Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И негр притащил ко мне мешки, наполненные динарами, и еврей разложил их один за другим и взвесил мне сто тысяч динаров, как я и просил, не больше и не меньше. И дочь моего дяди освободила наш большой деревянный сундук, единственный, которым мы владели, от всех сокровищ, которые в нем находились, и мы наполнили его золотом еврея. И только тогда я вытащил самоцвет Сулеймана из-за пазухи, куда я положил его, и передал его иудею, говоря ему:

— Продай его в десять раз дороже!

А он рассмеялся от души и сказал мне:

— Клянусь Аллахом! О шейх, он не продается! Он предназначен для удовлетворения желания моей беременной жены!

И он ушел от меня, показав мне ширину плеч своих.

Вот и все, что случилось с евреем-ювелиром.

Что же касается Си Саада, Си Саади и судьбы моей, настигшей меня благодаря рыбе, то…

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила приближение утра и скромно умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ НОЧЬ,

она сказала:

А что касается Си Саада, Си Саади и судьбы моей, настигшей меня благодаря рыбе, то скажу вот что. Когда я увидел себя таким, в одночасье ставшим богатым, и в гораздо большей степени, чем хотелось бы душе моей, и погребенным под золотом и богатством, я не забыл, что я всего лишь бывший бедняга канатчик, сын канатчика, поблагодарил Воздаятеля за благодеяния Его и задумался о том, как мне теперь воспользоваться своим богатством. Но сначала я хотел пойти и поцеловать землю между рук Си Саади, чтобы выразить ему свою благодарность, и сделать то же самое в отношении Си Саада, которому в конечном счете (хотя он не преуспел, как Саади, в своих благих намерениях относительно меня) я был обязан тому, кем я стал. Однако робость мешала мне сделать это, и, кроме того, я точно не знал, где они оба остановились. Поэтому я предпочел подождать, пока они сами не придут и не спросят о бедном канатчике Хасане, — да помилует меня Аллах, ибо мой земной путь еще не завершен, а начало его было несчастным.

А пока я решил как можно лучше использовать выпавшее на мою долю состояние. И первым моим поступком было не купить себе богатую одежду или роскошные вещи, а найти всех бедняков Багдада, которые жили в такой же нищете, в которой так долго находился и я. И, собрав их, я сказал им:

— Вот, Раздаватель благ с легкостью излил их на меня, хотя я был последним, кто их заслуживал! И потому, о братья-мусульмане, я хочу, чтобы милости Всевышнего не оставались в одних руках и чтобы вы могли пользоваться ими по своему усмотрению! И кроме того, с сегодняшнего дня я беру вас всех к себе на службу, взяв на себя обязательство давать вам работу канатчиков и в конце каждого дня выплачивать вам вознаграждение в зависимости от вашего мастерства. Таким образом, у вас будет уверенность в том, что вы сможете зарабатывать хлеб для семей своих, не беспокоясь о завтрашнем дне. И именно поэтому я собрал вас в этом помещении. И это то, что я должен был вам сказать, но Аллах всех щедрее и великодушнее!

И бедные канатчики поблагодарили и похвалили меня за мои добрые намерения по отношению к ним и приняли то, что я им предлагал. И с тех пор они продолжали спокойно работать от моего имени, радуясь обеспечению жизни своей и детей своих. И я сам благодаря их объединению только увеличивал свои доходы и укреплял положение свое.

И вот когда я покинул свой старый бедный дом, чтобы поселиться в другом, который я построил в большом прохладном месте, среди садов, Саад и Саади наконец подумали о том, чтобы прийти и узнать о знакомом им бедном канатчике Хасане. И их удивило, когда они увидели, что моя лавка закрыта, как будто я умер, но наши бывшие соседи, которых они спросили обо мне, объявили им, что я не только жив, но и стал одним из самых богатых торговцев Багдада, и что я живу в прекрасном дворце среди садов, и что меня больше не называют Хасаном-канатчиком, а величают Хасаном Великолепным.

Так что, получив точные указания, где находится мой дворец, они направились туда и вскоре оказались перед большими воротами, открывавшими доступ в мои сады. И привратник провел их через рощу апельсиновых и лимонных деревьев, отягощенных плодами, чьи корни освежались свежей водою, которая имела свой исток у реки и постоянно текла в арыке[58]. И так они дошли до приемной залы, находившейся под сенью прохлады и тени, среди журчания воды и пения птиц.

И как только один из моих рабов объявил мне об их прибытии, я поспешно вышел им навстречу и схватил края одежд их, чтобы поцеловать. Но они остановили меня и обняли, словно я был их братом, и я пригласил их занять место в беседке, выходившей в сад, умоляя их сесть на почетное место, которое было им положено. Сам же сел немного поодаль, как это было необходимо.

^{И как только один из моих рабов объявил мне об их прибытии, я поспешно вышел им навстречу.}