Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И Тохфа ответила:

— Но это действительно выше моих возможностей. Я должна вернуться к эмиру правоверных, ибо, о шейх Иблис, ты знаешь, что дети земли могут вкусить истинное счастье только на земле и душе человека грустно, когда она так далеко от собратьев своих. Пожалуйста, не удерживайте меня здесь больше против моей воли!

Тогда Иблис сказал ей:

— Слушаю и повинуюсь! Но сначала, о Тохфа, я хочу сказать тебе, что я знаю твоего старого учителя музыки, замечательного Ишаха ибн Ибрагима из Мосула, — затем улыбнулся и добавил: — И он тоже меня знает, потому что в один из зимних вечеров между нами произошли кое-какие дела, о которых я обязательно расскажу тебе — иншаллах — в свое время, потому что история моих отношений с ним — длинная история, и он, должно быть, еще не забыл те аккорды на лютне, которым я научил его, и той юницы, которую я ему однажды ночью доставил. Но сейчас не время тебе все это рассказывать, поскольку ты так спешишь вернуться к эмиру правоверных. Однако нельзя допустить, чтобы ты покинула нашу обитель без подарка, поэтому я хочу показать тебе кое-какие приемы игры на лютне, с помощью которых тебя будут все восхвалять, а твой повелитель халиф полюбит тебя еще больше.

И она ответила:

— Сделай то, что считаешь нужным.

И Иблис взял лютню юницы и сыграл на ней по-новому, с чудесными переливами, невероятными повторами и отточенными щипками. И Тохфе показалось, что все, что она знала до сих пор, было неправильным, а все только что услышанное от шейха Иблиса, — да изыдет он от нас! — источник и основа настоящей гармонии. И она возрадовалась, подумав, что сможет дать послушать эту новую музыку господину своему, эмиру правоверных, и Ишаху аль-Надиму. И чтобы не ошибиться, ей захотелось повторить услышанную мелодию в присутствии того, кто сыграл ее, поэтому она взяла лютню из рук Иблиса и, руководствуясь первоначальным тоном, который он задал, совершенно точно повторила сыгранную им тему. И все джинны закричали:

— Отлично!

И Иблис сказал ей:

— Вот и ты, о Тохфа, подошла к крайним пределам искусства, поэтому я выдам тебе грамоту, подписанную всеми предводителями джиннов, в которой ты будешь провозглашена лучшей лютнисткой на земле. И в этой же грамоте я назову тебя предводительницей птиц. Стихи, которые ты нам прочитала, и песни, которые ты пропела, так понравились нам! Они бесподобны, и ты заслуживаешь встать во главе всех певчих птиц.

И шейх Иблис вызвал главного писца, который взял петушиную кожу и немедленно приготовил ее для вышеупомянутой грамоты. Затем он написал на ней…

В эту минуту Шахерезада заметила, что восходит утренняя заря, и с присущей ей скромностью умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И шейх Иблис вызвал главного писца, который взял петушиную кожу и немедленно приготовил ее для вышеупомянутой грамоты. Затем он написал на ней красивым куфическим почерком несколько строк под диктовку шейха Иблиса. В этой грамоте было установлено и признано, что юная Тохфа отныне является наставником певчих птиц и что специальным декретом она назначается султаншей всех лютнистов и певцов. И этот диплом был отмечен печатью шейха Иблиса, а также печатями других предводителей джиннов и джинний. И когда это было сделано, шейх Иблис положил эту грамоту в маленькую золотую шкатулку и пришел, чтобы передать ее Тохфе, которая взяла ее и, поднеся ко лбу, поблагодарила его.

Затем Иблис сделал знак всем окружающим — и тотчас же вошли джинны-носильщики, и у каждого из них в руках был сундук. Они поставили перед Тохфой сундуки, которых было ровно двенадцать и все одинаковые. И Иблис открыл их один за другим, чтобы показать их содержимое Тохфе. И он сказал ей:

— Это твоя собственность!

И первый сундук был целиком заполнен драгоценными камнями; второй — золотыми динарами; третий — слитками золота; четвертый — золотыми украшениями; пятый — золотыми канделябрами; шестой — сухим вареньем и прочими сладостями; седьмой — шелковыми тканями; восьмой — духами и эссенциями; девятый — музыкальными инструментами; десятый — золотыми подносами; одиннадцатый — платьями из парчи, а двенадцатый — шелковыми платьями всех цветов.

И когда Тохфа взглянула на содержимое этих двенадцати сундуков, Иблис сделал еще один знак джиннам-носильщикам, которые немедленно закрыли сундуки и выстроились в правильном порядке позади Тохфы. И когда царица Камария, правительница джиннов, пришла, плача, проститься с повелительницей птиц, то сказала ей:

— О сестра моя, увы, ты покидаешь нас! Но ты позволишь нам хоть иногда приходить к тебе туда, где ты живешь, и радоваться при виде лика твоего, заставляющего душу воспарять? И мне также хочется, вместо того чтобы оставаться невидимой, отныне принять облик земной девушки, чтобы я могла будить тебя дыханием своим.

И Тохфа сказала:

— От всего сердца, о сестра моя Камария! Ну конечно, пожалуйста! Я буду счастлива просыпаться и чувствовать, что ты рядом!

И они поцеловались в последний раз, передав друг другу тысячу «салам» и тысячу уверений в любви.