Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Когда я прибыл из Сабы[59]

посланником любви,я передал золотому царю письмо от царицы
с миндальными лазурными глазами.
И Сулейман сказал мне:
«О удод, ты принес мне новости из Сабы,
которые заставили мое сердце биться чаще».
И он осыпал меня своими милостями
и надел мне на голову эту
очаровательную корону, которую я с тех пор храню.
И он научил меня мудрости.
Вот почему я часто возвращаюсь к нему
в мыслях своих и вспоминаю учение его.
Он сказал: «Знай, о удод, если бы сердце
внимало просвещению, разум проник бы
в скрытый смысл вещей.
Если бы ум работал как надо,
он видел бы признаки истины,
а если бы совесть была восприимчива,
она легко узнавала бы благие вести.
Если бы душа открылась мистическим влияниям,
она бы обрела сверхъестественный свет.
Если бы душа была чиста,
тайны вещей оказались бы открытыми
и Божественная Госпожа
предстала бы пред нами.
Если бы кто-нибудь сбросил покровы любви,
в жизни не было бы препятствий
и ум больше не порождал бы плоские мысли.
Таким образом, твоя душа может достичь
равновесия, которое есть духовное здоровье,
и ты будешь сам себе врач.
Ты будешь знать,
как освежиться
веером-надеждой
и приготовить для себя
абрикос-убежище,
сливу-исправление,
ююбу-заботу[60]
и тамаринд-путь.
Ты будешь знать, как растереть себя
в ступе-терпении,
просеять себя через сито-смирение,
и принимать лекарства для души
после ночного бдения,
находясь лицом к лицу
с Божественным другом.
Тот, кто не видит смысла в дверном скрипе,
жужжании мухи или движениях насекомых,
копошащихся в пыли,
тот никогда не сможет понять,
что значат плывущие облака,
блеск миража или муть тумана,
ибо он из рода неразумных».

И, проговорив эти песни цветов и птиц, юная Тохфа замолкла. А затем со всех сторон дворца раздались возгласы восторженных джиннов. И шейх Иблис подошел, чтобы поцеловать ее ноги, а доведенные до пределов восторга джиннии пришли обнять ее, роняя слезы. И все они руками и глазами стали делать знаки, которые ясно говорили: «Мы в восхищении! Наш язык скован, и слова не могут вырваться из уст наших!» Затем они начали прыгать на своих местах и задирать ноги, приплясывая, что на их языке явно означало: «Это здорово! Ты преуспела! Поражены! Благодарим тебя!» И джинн Маймун, так же как и его столь же уродливый спутник, встал и начал танцевать, воткнув палец в зад свой, что на его языке, безусловно, означало: «Я схожу с ума от этих чудес!»

И Тохфа, увидев, какое влияние оказали песни ее на джиннов, взволновалась и сказала им:

— Клянусь Аллахом! О мои повелители и повелительницы, если бы я не устала, я бы рассказала вам и другие песни благоухающих цветов, трав и птиц: соловья, перепела, трясогузки, синицы, горлицы, голубя, сороки, щегла, павлина, фазана, куропатки, коршуна, грифа, орла, страуса; я бы рассказал вам, о чем поют животные: собака, кошка, верблюд, лошадь, осел, жираф, газель, овца, лиса, коза, волк, лев и другие. Но — иншаллах — это будет, когда мы встретимся при других обстоятельствах. А пока я прошу шейха Иблиса отвезти меня обратно во дворец господина моего, эмира правоверных, который, должно быть, очень обо мне волнуется. Извините, я не смогу присутствовать на обрезании ребенка и свадьбе юной джиннии.

Тогда шейх Иблис сказал ей:

— По правде говоря, о Дивное Сердце, наши сердца заболели, когда мы узнали, что ты хочешь покинуть нас так скоро. Не можешь ли ты остаться с нами еще немного? Ты дала нам испить сладость, а теперь отбираешь ее от губ наших! Клянусь Аллахом! О Тохфа, удели нам еще несколько минут!