Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Что же касается новобрачной, то она семь раз подряд, и каждый раз одетая иначе, обходила кругом залу в сопровождении всех дам; и она останавливалась после каждого круга перед Гассаном Бадреддином. И каждое новое платье на ней было еще прекраснее предыдущего, и каждое убранство бесконечно превосходило прежнее. И все время, пока новобрачная медленно, шаг за шагом подвигалась вперед, играющие на инструментах творили чудеса, и певицы пели любовные песни, все более страстные и возбуждающие, и танцовщицы, ударяя в тамбурины с бубенчиками, танцевали, как птички! И каждый раз Гассан Бадреддин из Басры не забывал бросать золото горстями, рассыпая его по всей зале, и все женщины теснились, чтобы сколько-нибудь получить золота и коснуться руки этого юноши. И вот, охваченные всеобщим весельем, возбужденные звуками музыки и опьяненные пением, они разыгрывали любовные пантомимы перед глазами Гассана, который сидел и улыбался.

А горбун, сильно раздосадованный, должен был смотреть на все это! И досада его увеличивалась все более и более, так как женщины, отходя от Гассана, подходили к нему и делали, издеваясь над ним, непристойные жесты и шутили над ним. И все окружающие смеялись.

После седьмого круга свадьба закончилась, так как уже прошла значительная часть ночи. И играющие на инструментах перестали играть на них, танцовщицы и певицы остановились и вместе со всеми дамами проходили перед Гассаном, одни — целуя его руки, другие — касаясь полы его платья; и все уходили, оглядываясь в последний раз на Гассана и как бы говоря ему, чтобы он оставался здесь.

И вот наконец в зале не осталось совсем никого, кроме Гассана, горбуна и новобрачной с ее прислужницами. И тогда прислужницы увели новобрачную в уборную комнату и начали снимать с нее одежды одну за другою, каждый раз говоря: «Во имя Аллаха!» — чтобы оградить ее от дурного глаза.

И потом они удалились, оставив ее одну с ее старой кормилицей, которая, прежде чем провести ее в брачную комнату, должна была подождать, чтобы туда прошел первым новобрачный-горбун.

И тогда горбун встал со своего места и, увидав, что Гассан все еще сидит по-прежнему, сказал ему очень сухо:

— Поистине, о господин, ты сделал нам величайшую честь своим присутствием и осыпал нас своими щедротами этой ночью. Но теперь чего же ждешь ты? Разве ты не собираешься уходить, прежде чем тебя прогонят?

Тогда Гассан, который, в общем, не считал справедливым оставаться здесь более, сказал, поднимаясь:

— Во имя Аллаха!

И он поднялся и вышел. Но лишь только он вышел из дверей залы, как увидел джинна, который приблизился к нему и сказал:

— Куда же ты уходишь, Бадреддин? Подожди здесь, хорошенько слушайся меня и исполни мои указания. Горбун скоро войдет в кабинет удобств; и я пойду туда же и задержу его там! Ты же, заметив это, ступай тотчас же в брачную комнату и, когда войдешь к новобрачной, скажи ей: «Это я настоящий твой муж! Султан и твой отец воспользовались этой хитростью, чтобы отвратить от тебя дурной глаз завистливых людей! Что же касается конюха, то это самый жалкий из наших конюхов; и, чтобы вознаградить его за это, для него приготовлен на конюшне хороший горшок простокваши, чтобы он мог подкрепиться за наше здоровье!»

Потом ты возьмешь ее без страха и колебаний и снимешь с нее вуаль и сделаешь то, что сделаешь.

И джинн исчез.

И горбун действительно вышел в кабинет удобств, чтобы облегчиться, перед тем как войти к новобрачной, и присел на мрамор.

И вот в это самое время джинн принял вид большой крысы и вышел из отверстия кабинета удобств и начал, подражая крысе, издавать звук:

— Цык! Цык!

А горбун захлопал руками, чтобы отогнать крысу, и закричал:

— Кыш! Кыш!

Тогда крыса начала увеличиваться и превратилась в большого кота со страшными светящимися глазами, который начал громко мяукать. И пока горбун сидел, кот все увеличивался и превратился в большую собаку, которая громко залаяла:

— Гав! Гав!

Тогда горбун перепугался и закричал:

— Пошла прочь, подлая!

Тогда собака начала увеличиваться и надуваться и превратилась в осла, который заревел на горбуна:

— Гак! Ги-гак!

И тогда горбун исполнился ужаса и почувствовал, что у него сильнейший понос, и начал кричать громким голосом:

— Помогите, помогите, живущие в этом доме!

Тогда из опасения, чтобы горбун не ушел отсюда, осел увеличился еще более и превратился в громадного буйвола, который совершенно загородил собою дверь кабинета удобств, и буйвол на этот раз заговорил уже человеческим голосом и сказал:

— Горе тебе, дрянной горбун! Самый вонючий из всех конюхов!

При этих словах горбун почувствовал холод смерти и потерял сознание, и он упал на пол полураздетый, и челюсти его стучали одна о другую, и от ужаса он не мог открыть рта.

Тогда буйвол закричал ему:

— О презренный горбун! Разве ты не мог найти себе другой женщины, кроме моей повелительницы?!

Но горбун, полный ужаса, не мог произнести ни слова.

И джинн сказал ему:

— Отвечай же мне, или я заставлю тебя поглотить твои собственные нечистоты!

Тогда горбун при этой страшной угрозе мог только сказать: