Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Ради Аллаха! Это не моя вина! Меня принудили к этому! К тому же, о могучий повелитель буйволов, мог ли я предвидеть, что у молодой девушки есть любовник среди буйволов! Но клянусь тебе, я уже передумал и прошу прощения у Аллаха и у тебя!

Тогда джинн сказал ему:

— Клянись именем Аллаха, что ты будешь повиноваться моим приказаниям!

И горбун поспешил дать клятву.

Тогда джинн сказал ему:

— Ты должен оставаться здесь всю ночь, пока не взойдет солнце! И только тогда можешь ты выйти отсюда! Но ты не должен говорить никому ни слова обо всем этом, иначе я разобью твою голову на тысячу кусков! И никогда нога твоя не должна быть ни в этом дворце, ни в гареме! Иначе, повторяю, я размозжу твою голову и упрячу тебя в яму с нечистотами!

Потом он прибавил:

— Впрочем, я сам придам тебе положение, которое я запрещаю тебе менять до самого рассвета!

И тогда буйвол схватил своими зубами конюха за ноги и втиснул его головою вперед в отверстие над ямой кабинета удобств и снаружи оставил только его ноги. И он еще раз повторил ему:

— Смотри же, до утра не смей и пошевелиться!

И вслед за тем он исчез.

Вот что было с горбуном.

Что же касается Гассана Бадреддина из Басры, то он предоставил поле сражения горбуну и джинну, а сам пробрался через внутренние покои дворца прямо в брачную комнату и уселся там в отдаленном углу. И не успел он сесть, как в комнату вошла новобрачная, поддерживаемая своей старой кормилицей, которая остановилась у дверей, в то время как Сетт эль-Госн вошла одна в комнату.

И, полагая, что в комнате сидит горбун, старуха сказала ему:

— Встань, о доблестный герой, и возьми свою жену и действуй на славу! И да будет Аллах с вами, о дети мои!

Проговорив эти слова, она удалилась.

И от тоски в груди новобрачной Сетт эль-Госн замерло сердце, и она сказала себе: «Нет! Лучше отдаться смерти, чем этому безобразному конюху-горбуну!»

Но не успела она сделать несколько шагов, как узнала прелестного Гассана! Тогда из груди ее вырвался крик счастья, и она сказала:

— О желанный, как это мило, что ты ждал меня все это время! И неужели ты тут один? Какое счастье! И знаешь, я думала сначала, видя тебя все время рядом с этим противным горбуном, что вы оба условились владеть мною.

И Бадреддин отвечал:

— О повелительница моя, как можешь ты говорить это! Как смеет этот горбун прикасаться к тебе! И как могли мы условиться насчет тебя?

Тогда Сетт эль-Госн спросила:

— Но, наконец, кто же из вас двоих мой муж — ты или он?

И Гассан отвечал ей:

— Конечно я, о госпожа моя! Вся эта шутка с горбуном была придумана, чтобы позабавить нас и чтобы отвратить от тебя дурной глаз, так как все женщины, живущие во дворце, говорят о твоей несравненной красоте. И отец твой нанял этого горбуна, чтобы он служил отводом дурному глазу, и дал ему десять динариев, и теперь, он, вероятно, собирается очистить в конюшне за наше здоровье целый горшок простокваши.

При этих словах Сетт эль-Госн обрадовалась до высшего предела радости, и она приятно улыбнулась и потом еще приятнее рассмеялась и, не в состоянии долее сдерживать себя, воскликнула:

— Ради Аллаха, дорогой мой, возьми меня! Возьми меня! Прижми к своей груди!

И так как Сетт эль-Госн сняла уже с себя нижние одежды, то оставалась теперь только в одной верхней, кроме которой на ней не было ничего. И со словами: «Прижми меня к своей груди!» — она приподняла свою одежду, и он увидел всю прелесть ее тела. И при виде этого тела гурии он почувствовал непреодолимое желание!

И он начал раздеваться и сбросил с себя широкие шальвары с бесчисленными складками; и он вынул кошелек с тысячей динариев, отсчитанных ему евреем из Басры, и положил на диван, под шальвары; потом он снял свой красивый тюрбан и положил его на стул и надел на голову ночной колпак, который был приготовлен для горбуна; и на нем не осталось ничего, кроме тонкой рубашки из шелковой кисеи, вышитой золотом, и нижних шальвар из голубого шелка, стянутых у талии шнурком с золотыми кистями.

И Бадреддин бросился к Сетт эль-Госн, тянувшейся к нему всем существом, и они обнялись и слились в тесном объятии. И он насладился ее юными прелестями и лишил ее невинности, и, без сомнения, с этой ночи Сетт эль-Госн понесла, как это ты и сам увидишь из последующего, о эмир правоверных.

И Бадреддин долго ласкал Сетт эль-Госн, и потом он лег рядом с нею и осторожно положил свою руку под ее голову, и Сетт эль-Госн тоже обвила его своими руками, и оба они лежали, крепко обнявшись, и, прежде чем ими овладел сон, произнесли следующие стихи: