Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— О, ради Аллаха, отец мой, прекрати эти шутки! Довольно с меня того, что я была вчера посмешищем всех приглашенных, дразнивших меня моим нареченным, этим противным горбуном, который не стоит даже кончика ногтя моего прекрасного возлюбленного, моего настоящего супруга этой ночи! О, незабвенная ночь! В каком блаженстве провела я ее в объятиях моего милого! Прекрати же эти шутки, отец, и не упоминай больше о противном горбуне!

При этих словах дочери визирь рассвирепел, и глаза его потемнели от бешенства, и он воскликнул:

— О, горе нам! Что ты говоришь? Как? Неужели же горбун не спал с тобою в этой комнате?

И она отвечала:

— Ради Аллаха, о отец мой, не говори мне больше о нем! И да поразит его Аллах — его, и его отца, и его мать, и весь его род! Теперь я прекрасно знаю, что ты придумал всю эту шутку только для того, чтобы избавить меня от дурного глаза!

И она стала описывать отцу все подробности свадебного пира и всей этой ночи. И она добавила:

— О как хорошо мне было в объятиях моего дорогого мужа, прелестного юноши с такими изысканными манерами, такими прекрасными черными глазами и такими красиво изогнутыми черными бровями!

При этих словах визирь воскликнул:

— О дочь моя, неужели же ты лишилась рассудка? О ком говоришь ты? Где же этот молодой человек, которого ты называешь своим мужем?

И Сетт эль-Госн отвечала:

— Он ушел в кабинет удобств!

Тогда визирь, встревоженный до глубины души, выбежал из спальни и побежал в кабинет удобств. И тут он увидел горбуна погруженным головой в отверстие и с торчащими вверх ногами. И визирь страшно изумился и воскликнул:

— Что я вижу? Не ты ли это, горбун?

И он повторил громким голосом свой вопрос.

Но горбун не отвечал, ибо он оцепенел от страха, воображая, что с ним говорит джинн…

В эту минуту Шахерезада увидела приближение утра и скромно умолкла.

И когда наступила она сказала:

Слышала я, о счастливый царь, что Джафар продолжал свой рассказ перед халифом Гаруном аль-Рашидом такими словами:

— Запуганный горбун, думая, что с ним говорит джинн, боялся вымолвить слово. Тогда визирь рассердился и закричал:

— Отвечай сейчас, проклятый конюх, или я отрублю тебе голову этим мечом!

И горбун, все еще не поднимая головы, отвечал из глубины отверстия:

— Ради Аллаха, о начальник джинний и джиннов, сжалься надо мною! Клянусь, что я всю ночь оставался здесь неподвижен, повинуясь твоему приказанию!

При этих словах визирь совершенно растерялся и воскликнул:

ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ НОЧЬ,

— О чем это ты говоришь, болван? Я совсем не джинн, я отец новобрачной!

Тогда горбун тяжело вздохнул и сказал:

— А если это ты, то убирайся отсюда! И беги скорее, чтобы тебя не застал здесь страшный джинн, похититель душ! И я больше не желаю видеть тебя, ибо ты был причиной моего несчастья! Ты женил меня на любовнице буйволов, ослов и джиннов! Да будешь ты проклят! Ты и твоя дочь, вы все мошенники!

Тогда визирь сказал ему:

— Вылезай поскорей, сумасшедший, и уйдем отсюда, чтобы я мог разобрать, что было с тобою!

Но горбун отвечал:

— Пусть я сумасшедший, но я не настолько еще лишился рассудка, чтобы двинуться отсюда без дозволения джинна, ибо он строго наказал мне не шевелиться до восхода солнца! И убирайся ты отсюда и оставь меня в покое! Скажи мне только, скоро ли взойдет солнце или еще не скоро?

И визирь, изумляясь все более и более, сказал:

— Но что же это за джинн, о котором ты говоришь?

Тогда горбун рассказал ему, как он пришел в кабинет удобств, как к нему явился джинн под разными образами — крысы, кошки, собаки, осла и, наконец, буйвола — и как он втиснул его в это отверстие головой вниз, приказав ему не шевелиться до утра. И после этого горбун начал стонать и плакать.

Тогда визирь подошел к нему и схватил его за ноги и вытащил из отверстия. И горбун, повернув к визирю свое желтое, запачканное, искаженное лицо, закричал:

— Будь ты проклят, — ты и твоя дочь, любовница буйволов!

И, дрожа от страха при мысли, что джинн может опять явиться, горбун пустился бежать, оглашая воздух стонами и не оглядываясь назад. И, придя во дворец, он поднялся к султану и рассказал ему обо всем, что произошло у него с джинном.

Что же касается визиря Шамзеддина, то он точно помешанный вернулся к своей дочери Сетт эль-Госн и сказал ей:

— Дочь моя, я чувствую, что разум мой мутится. Объясни мне как следует всю эту историю.

И Сетт эль-Госн сказала ему:

— Знай, отец мой, что этот прелестный юноша, которого чествовали на свадебном пиру как новобрачного, спал со мною всю эту ночь и насладился моей девственностью, и, без сомнения, у меня будет ребенок от него. И если хочешь убедиться в правдивости моих слов, взгляни сюда: вот на стуле его тюрбан, а вот на диване его верхние шальвары, а вот его нижние шальвары на моей постели. Кроме того, в его шальварах спрятан какой-то предмет, и я никак не могу догадаться, что бы это могло быть.

Услышав эти слова, визирь подошел к стулу и взял тюрбан Гассана и стал рассматривать его со всех сторон; потом он воскликнул:

— Но ведь это точь-в-точь такой тюрбан, какие носят визири в Басре и Мосуле!