Тысяча лун

Заставь мед парить в воздухе, и получится Пег. Возьми серебро самой бурной реки и сделай из него человека, и получится Пег. Коснись губами пульсирующей звезды, и это будет Пег. Ее длинное, мягкое, сладостное, яростное, пляшущее, пронзительное, обцелованное тело. Со всей сладостью в середине и всеми руками и ногами, расходящимися в стороны, как лучи той самой звезды, а лицо ее – как самое точное подобие богини, но при этом еще и лицо самого желанного человека в истории всего мира. Поэтому, когда я желала ее и держала ее в объятиях, я таяла у нее на груди, и меня больше не было, и я даже становилась не совсем Виноной на все долгие ночные часы.

Я знала, что пора побеседовать с законником Бриско так, как я еще ни разу с ним не беседовала. Он часто говорил, что в каждой истории есть хороший человек. Благость законника Бриско заключалась в том, что он был хорошим человеком в своей собственной истории.

После той страшной бури я поехала с ним повидаться. Половина Теннесси тащилась по грязной дороге, изрытой глубокими колеями. Телеги и фургоны еле двигались, как обычно. Мне страшно хотелось перейти на бег, несмотря на мои собственные мысли. Уже настало утро, но день занимался как будто неохотно, медленно. Я начала гадать, а каково было бы снова тем же давним путем поехать в Вайоминг и найти лакота, таких, как я. Может быть, они с радостью примут меня обратно. Может, и Пег примут. Я вспоминала путешествие, которое совершила тогда со Старлингом Карлтоном, – как он нахлестывал коней, загоняя до полусмерти. И впрямь, когда мы прибыли в форт Ларами, лошадь Карлтона была так измучена и вконец загублена, что ее пришлось пристрелить. Теперь, если есть деньги, конечно, можно было поехать на поезде из Париса в самый Сент-Луис, а потом пересечь странное величие и протяженность миль и добраться до возвышенных равнин. Мы, Пег и я, поедем на самых плохих лошадях Лайджа – нам никто не даст Пегаса и Буцефала. Три недели в пути, еду по дороге добывать охотой на всяких тварей. И еще теперь, когда год клонится к закату, на высотах, может быть, уже ляжет снег и убийственный пронзающий ветер будет гулять по равнинам. Нахмуренное черное небо и враждебные луны будут смотреть на нас сверху. И еще, может быть, лакота не так уж обрадуются девушке чикасо, да еще такой, что говорит только по-английски и не умеет никакой работы по лагерю. Может, им понравится, как она искусно стреляет, это возможно. Но остался ли там кто-нибудь, кто меня узнает? Не думаю. Много лет, много битв, все сорвано со старых мест, и весь голод, и угнетение, и ужас такой жизни.

Последний ветер бури пересек мой путь, и солнечный луч пробился через тучи на светлеющем небе.

Может, законник Бриско даже отчасти ожидал меня. Может, ему подсказало чутье, основанное на том, что он знал обо мне, и на его собственном опыте законника. Он пригласил меня садиться. Он попросил Лану Джейн Сюгру принести нам кофе. Снаружи Джо и Вирг стучали топорами, подчищая то, что поломала буря. Новый дом уже покрыли новой крышей. Старое дерево упало, но мимо дома, из уважения к труду строителей. Бах, бах, твердый братский ритм. Лана Джейн пришла с улыбкой и с чашками кофе и поставила их на стол.

– Вот, дорогая, – сказала она мне и снова ушла. В огромных дверях амбара она смотрелась как мышка на чердаке.

Я выразила свою радость по поводу того, что дом почти готов. Законник Бриско поблагодарил меня за ту работу, что я для него сделала. Он сказал, что ему повезло иметь такого распорядителя на стройке. Я в свою очередь поблагодарила его. Эта светская беседа была натужной, поскольку служила лишь нитью, ведущей к чему-то еще.

– Полковник Пэртон сказал, что говорил с вами.

– Да, он заезжал, – ответил законник Бриско.

– Тогда вы знаете, что Джас Джонски мертв.

– Он мне сказал.

– И что шериф Паркман думает на меня.

На это законник Бриско ничего не ответил.

– Мистер Бриско, это ничего, если я буду говорить с вами как старая знакомая?

– Старая знакомая? Винона, что ты. Ты мой друг.

– Ваш друг?

– Я надеюсь.

Это меня сильно удивило. То, что он употребил такое слово.

– Обстоятельства причинили мне великое несчастье, – начала я, и эти слова прозвучали в моих собственных ушах будто издалека, будто цитата из романа, действие которого происходит, скажем, в Англии. – Я до сих пор ничего не говорила никому, кроме Розали Бугеро. Но я боюсь, что Фрэнк Паркман меня арестует.

– Да, я думаю, что это не исключено, – сказал законник Бриско. Он оставил свой кофе, встал, подошел к знаменитому шкафчику (к счастью, пережившему пожар), вынул бутылку своего лучшего виски и налил себе стакан. – Ты знаешь, я сам в последнее время держусь не лучшим образом. Обстоятельства причинили мне великую тревогу, если выражаться твоими словами.

Он глотнул блестящей желтой жидкости.

– Итак. Рассказывай.

– Вы знаете, что Джас Джонски когда-то был моим… Когда-то я собиралась выйти за него замуж.

– Да, я, кажется, это знал. Определенно.