Некогда Суакин был самым крупным африканским портом на Красном море. Теперь он пришел в полное запустение. Его убили коралловые рифы, которые стали непреодолимым препятствием для крупных кораблей и шхун. Поэтому, когда сто лет назад англичане построили Норт-Судан, Суакин превратился в мертвый город. Сейчас в нем живут одни летучие мыши. Но для контрабандистов и нахуда он стал идеальным убежищем. II вот, когда наступает хадж — время паломничества, безлюдный, заброшенный город и порт превращаются в место сбора и отплытия паломников, у которых нет документов.
В мае 1952 года мы производили здесь подводные съемки для фильма «Голубой континент». Мы пробыли в Суакине целый месяц и почти каждый день видели, как управляемые опытными нахуда шхуны ночью проходили через коралловые рифы и вскоре отплывали с «грузом» паломников.
Занятые своим делом, мы не обращали никакого внимания на эти ночные рейсы. Убедившись в нашем полном безразличии, нахуда вскоре совсем перестали нас бояться.
Однажды арабы, моряки нашего экипажа, сказали нам, что нахуда переправляют паломников в Мекку. Они же рассказали историю об островах и крабах.
У пилигримов не так уж много шансов достичь берегов Аравии. Если нахуда узнают, что у пилигримов есть деньги, они, не раздумывая, расправляются со своим «живым грузом».
Ограбленные и брошенные в одной из песчаных лагун кораллового архипелага, пилигримы через несколько дней умирают от голода.
Соучастниками преступления становятся громадные крабы, которые охотно «берут на себя обязанность» очистить острова от трупов. Через некоторое время на острове не остается ни единой человеческой кости или куска мяса. Если шхуны отплыли тайно, то преступление смело можно назвать совершенным. Нахуда ничем не рискуют: никто не отыщет следов пропавших паломников.
— Но почему ты именно сейчас вспомнил о нахуда и о крабах-людоедах? — удивилась Лаура. — И как все это связано с рабством?
— Далеко не все нахуда богатеют, бросая на съедение крабам своих пассажиров. Они нередко тоже покупают рабов. Недавно в одном отчете о борьбе с рабством я вычитал, что многие африканцы, проданные в рабство на рынках Аравии, в конце концов попадают в «услужение» к йеменским нахуда и становятся ловцами садхафа.
— Жемчужной ракушки, — важно поясняет Нашимбен.
— Абсолютно точно, садхаф — это ракушка, которая обычно живет на больших глубинах. Только очень крепкие люди и отличные пловцы могут нырять на такую глубину без масок. Это поистине адский труд.
— И африканцы безропотно соглашаются каждодневно рисковать жизнью?
— Конечно. В докладе говорится, что нахуда довольно хорошо обращаются со своими «слугами». Из всех рабов ловцы садхафа — самые привилегированные. Десять лет назад я снимал их у острова Фарасан. Наш корабль подошел к рыбацкой флотилии йеменцев. Возглавлял флотилию нахуда, сидевший за рулем большой шхуны, которая буксировала с десяток маленьких пирог — ури. На пирогах ловцы-негры готовились нырять в воду. (Я на секунду умолк, и передо мной сразу ожили полузабытые, давние воспоминания.)
— Они работали от восьми до десяти часов в день, — продолжил я свой рассказ. — Причем ныряли без масок и ластов. Особенно поразили меня их глаза. От непрерывного пребывания в очень соленой воде они покраснели и слезились.
В тридцать лет ловцы садхафа уже старики. Полуслепые, больные, они выполняют на шхунах самую грязную работу.
Когда ловцы садхафа ныряют с пирог, они оставляют за собой на зеркальной поверхности белые пенистые круги. Их глаза вытаращены, белая фута распласталась в воде, руки широко раскинуты. «Черные ангелы, летящие с неба» — такими предстают сейчас в моем воображении ловцы садхафа.
— Ты уже тогда знал, что они рабы?
— Конечно, нет. Я даже не представлял себе, что в Африке сохранило какую-то силу само слово «раб». Ведь все их называли слугами.
Он тоже был уже почти слепым, как и ловцы садхафа, о которых я рассказывал друзьям. Но он нырял не в глубины моря, а в узкий колодец с отвесными песчаными стенками. Мы встретили его июньским днем к северу от Маруа, на границе Камеруна, после того как сняли отлет паломников в Мекку.
Мы остановились неподалеку от селения и увидели, что огромная толпа окружила человека на коне.
Что там происходит? — спросил я, пробудившись о г долгого сна на заднем сиденье в «обществе» багажа.
— Вон колодец.
— Да, но они не собираются доставать воду. Посмотри, они о чем-то беседуют с всадником.
Мы подошли поближе и встали сзади. Крестьяне с минуту удивленно разглядывали нас, а затем снова стали о чем-то спорить с всадником, не обращая на нас больше никакого внимания. Рядом с конем стоял негр атлетического сложения с измученным лицом. Его потухшие глаза сразу напомнили мне ловцов садхафа.
Группа ребятишек нашла, что каш приезд куда интереснее, чем дела взрослых. Они окружили нашу машину. Мы обменялись дружелюбными улыбками, и знакомство состоялось.
— Негр должен освободить колодец, — сказал один из мальчишек на ломаном французском языке, выученном невесть где и невесть в какой школе.