Тысяча окон и один журавль

Он, этот старший, был с усами. Да это же муж тёти Марины! Все остальные солдаты совсем молодые, такие, как тёти Маринины сыновья. Может, и они были здесь вместе с отцом, и оба погибли в неравном бою.

«Дождёмся ночи и тогда отойдём, — сказал муж тёти Марины. — А до ночи мы должны продержаться».

И они держались, отважные бойцы. Они залегли за камнем, похожим на львиную голову, и зарылись в землю. На них с грохотом надвигались танки, сверху их бомбили чёрные самолёты, они чуть не оглохли и не ослепли, все были изранены, но держались!

А когда начало смеркаться, наши бойцы услыхали выстрелы и позади себя.

«Нас окружили, — сжал кулаки самый старший, солдат-усач, муж тёти Марины. — Нам больше некуда отступать, но мы не дадимся в руки врагу живыми. Что скажете, хлопцы?»

«Не дадимся! Не возьмёт нас проклятый фашист! — откликнулись храбрые солдаты. — Будем биться до последней капли крови!»

Их осталось уже совсем мало, но они так отчаянно отбивались, что неприятель думал — их много. Каждый солдат бился за десятерых, а может, и за двадцатерых! На них наваливались танки, но они бросали в них бутылки с горючей жидкостью, и проклятые танки пылали, как огненные факелы.

К наступлению ночи их осталось всего десять. Девять молодых бойцов и десятый — командир, муж тёти Марины. Они знали, что отступать нельзя, и стояли насмерть.

Тут как раз на них двинулся самый большой танк, а у мужа тёти Марины осталась одна-един-ственная граната.

Он не испугался. Он вышел навстречу огромному танку и встал перед ним во весь рост. Фашисты решили, что это он вышел сдаваться в плен, и на минуту прекратили огонь: хотели взять его живым. А муж тёти Марины подошёл впритык к вражескому танку и бросился под него с последней гранатой.

Ж-ж-жах!.. Взрыв! Танк вспыхнул, как сухая солома… Так погиб геройской смертью усатый солдат, муж тёти Марины.

Девять бойцов загрустили. Они не знали, что к ним уже спешат на помощь.

На вороном коне к ним во весь дух скакал всадник — чернобровый герой, солдат с Кавказа. Конь мчался как ветер — во мраке ночи он был невидим фашистам. И всадник в чёрной бурке тоже был невидим, он словно слился с ночью, и ни одна пуля не задела его. Взмыленный конь подлетел к девяти бойцам.

«Кто здесь живой?» — крикнул всадник.

«Мы! — откликнулись девять бойцов. — Но у нас нет больше ни гранат, ни патронов. Нам нечем отбиваться».

Тогда всадник соскочил со своего боевого коня:

«Выползайте по одному, да осторожно, чтобы вас не заметили, а я буду держать оборону».

Девять бойцов поползли по-пластунски, тихо, осторожно, и их не заметили.

«Как твоё имя, друг?» — спросил последний, девятый боец, когда его товарищи уже отползли.

«Рустем», — ответил ему всадник. И ничего больше не успел сказать, потому что фашисты снова нажали, и он стал отстреливаться.

Рустем строчил из пулемёта и бросал гранаты — ведь не с пустыми руками он примчался на коне! Фашисты думали, что здесь отбивается много солдат — так быстро и ловко строчил Рустем из пулемёта, так метко швырял в танки гранаты. А тем временем девять наших бойцов, раненых и безоружных, проползли через вражеское кольцо и исчезли в темноте. Рустем их спас.

Вдруг жалобно заржал его вороной конь. Пули — целая автоматная очередь — угодили в чёрную, изогнутую, как у лебедя, шею. Рустем бросился к коню, но тот лежал уже мёртвый.

«Прощай, верный мой друг», — тихо промолвил Рустем, и слеза покатилась по его смуглой щеке. И тут в Рустема попала первая пуля. В левую руку.

Не застонал от боли Рустем, он стрелял и кидал гранаты правой рукой.

Ещё одна пуля угодила в плечо… и ещё одна — в грудь. Рустем зашатался. Он был весь залит кровью, силы изменяли ему… А фашисты всё стреляли и стреляли, а потом начали со всех сторон наступать на Рустема.

Ему очень хотелось пить, губы пересохли. Рустем притянул правой рукой свою алюминиевую флягу и стал жадно пить. Он выпил всю воду до капли и отбросил пустую фляжку… Теперь только чудо могло его спасти…

И случилось чудо!

На поле боя появляется, будто из земли вырастает — Золотой богатырь, мой отец. Я тоже с ним — не мог же я бросить его в такой грозный час! Мы, как всегда, вместе.

Отец подхватывает пулемёт Рустема и так палит по фашистам, что те от злости воют, как бешеные волки. А отец поворачивает пулемёт вокруг себя, ещё и гранаты поспевает кидать. Я тоже швыряю гранаты, здорово швыряю. Мы косим врага и поджигаем его проклятущие танки. И фашисты наконец пугаются и начинают отступать.

Но и Рустем истекает кровью. Ведь он весь изранен и уже теряет сознание. Я кидаюсь к нему, думаю, что он умер.

«Эх, если бы поскорее вынести его отсюда, — говорит мой отец, Золотой богатырь. — Врачи наверняка вылечили бы его, но нельзя нам уходить, чтобы неприятель не спохватился. Утром нам на помощь придут наши, много наших, целая дивизия. Но до утра, Ярослав, мы должны продержаться».

«А что делать с Рустемом? Он же умрёт без помощи…»

«А ну погоди, Ярослав, кто-то к нам приближается», — настораживается отец.

И правда, к нам кто-то тихо, почти бесшумно подползает. Может, фашист? Но почему отец в него не стреляет?