Тысяча окон и один журавль

Я не хотел, чтобы работа стала, но и не хотел оставаться в больнице без отца, без Маруси. Я не знал, как быть, на что решиться. Я изо всех сил сдерживался, чтобы не заплакать.

— Ну ладно, как ты скажешь, так и будет. Решай — бросить нам работу или нет. Подумай хорошенько, Ярослав, прошу тебя.

Мне не хотелось думать, мне плакать хотелось.

— Что ж, — вздохнул отец, — придётся сказать Ивану Ивановичу, что мы больше не будем работать. Пусть ищет других экскаваторщиков.

— Не надо искать других, — сказал я и пустил-таки слезу, не выдержал. — Разве другие управятся с Последним Могиканом? Они же его сразу угробят. Нельзя вам бросать работу. А я поправлюсь. Я изо всех сил буду поправляться.

— Порядок! Я знал, что мой сын решит только так. Правильно, мудрый мой цыган!

Отец ещё крепче прижался ко мне щекой, а потом поднял голову и гордо сказал Марусе:

— Ну, что скажешь, Марусь? Видишь, какой у нас Ярослав?

— Вижу, — ответила Маруся. Она уже не плакала, а смеялась — радовалась, что я такой. — Я всегда знала, что наш Славка настоящий мужчина!

— Ещё бы! Он ведь у нас герой. Потерпит, пока его полностью не отремонтируют.

Тут в палату вошла Лампадия Андреевна, тоже в белом халате, потому что без халатов сюда не пускают. Она принесла мне куриного бульона и яблочного сока — сейчас мне больше ничего нельзя. Лампадия Андреевна сказала, что будет приходить ко мне каждый день и приносить всё, что понадобится. И пусть отец с Марусей не беспокоятся, она присмотрит за мной, чтобы я поскорее поправился. Пусть себе спокойно работают.

Я уже совсем успокоился и перестал плакать, но тут в палату вошёл доктор и сказал, что нельзя пускать к больному (больной — это я) так много посетителей сразу. И что он не разрешает мне столько разговаривать.

Отец с Марусей попрощались со мной (я опять чуть не заплакал) и ушли работать. А Лампадия Андреевна осталась. Мне очень хотелось, чтобы отец с Марусей приходили каждый день, но Лампадия Андреевна уговорила меня быть терпеливым: им же нельзя каждый день бросать работу и бежать ко мне в больницу, я сам должен это понимать. А чтобы мне не было так скучно, она каждый день будет приносить мне от них письма, а им от меня. И ещё сказала, что чем меньше я буду волноваться, тем скорее выздоровлю, а чем скорее выздоровлю, тем скорее меня выпишут из больницы. Тогда Лампадия Андреевна заберёт меня к себе на Весёлый, и я буду совсем близко от отца и Маруси. И от Последнего Могикана. А когда стану совсем-совсем здоровым, буду снова помогать им в работе.

И я решил быть терпеливым, чтобы скорее поправиться.

Лампадия Андреевна сдержала слово: она каждый день приходила ко мне, приносила письма от отца и Маруси и что-нибудь вкусное, чтобы я поскорее набрался сил. И ещё ко мне приходили дедушка и бабушка Панчишины и Анна Павловна. Они нанесли мне так много всего, что даже не помещалось в тумбочку, и я делился со своими соседями-больными, я уже хорошо с ними познакомился. Отец с Марусей тоже приходили, только не вместе: когда приходил отец, Маруся работала вместо него на Могикане. Отец говорил, что она работает уже как опытный экскаваторщик. Но им без меня хуже работается, потому что они по мне скучают. Да и Последний Могикан стал всё чаще сдавать. Наверно, и он скучает.

Один раз, когда Лампадия Андреевна сидела возле меня, я терпел-терпел (отец учил меня никогда не лезть в чужие дела: «Не суй носа в чужое просо»), но в конце концов решил, что Лампадия Андреевна не чужая, и спросил:

— А вы тогда дозвонились в Заполярье?

— Нет, Славик, не дозвонилась. Но телеграмму отправила.

— А письмо написали?

— И письмо написала.

— А свой адрес не забыли написать?

— Ну что ты, конечно, не забыла. Я уж и ответ получила.

Я хотел спросить, какой был ответ, но не решился. Может, это тайна? Да и мы не одни в палате… Но Лампадия Андреевна сама догадалась, как мне не терпится узнать, что ответил ей тот дядя из Заполярья. Оказывается, он очень обрадовался, а перед этим не знал, что и думать. И он передал мне горячий привет. Я сказал «спасибо» и попросил передать и от меня привет — ещё горячее.

— И пусть приезжает к нам в гости, — сказал я. — Воображаю, как он намёрзся в этом Заполярье.

Лампадия Андреевна пообещала, что обязательно всё передаст, а в гости он непременно приедет, как только закончит там свою большую и очень важную работу. Тогда она познакомит нас, и мы с ним наверняка подружимся.

Ясное дело, подружимся! Разве можно не подружиться с таким славным дядей! Он так хорошо улыбается! И я попросил Лампадию Андреевну, чтобы этот дядя привёз мне из Заполярья маленького белого медвежонка или тюленя. А можно и пингвина… Лампадия Андреевна засмеялась: ни медвежонка, ни тюленя, ни даже пингвина он не сможет привезти, но что-нибудь заполярное непременно привезёт. Что ж, я согласен, мне бы только заполярное.