Тысяча осеней Якоба де Зута

Потолок по-прежнему на высоте человеческого роста, и, вытянув руки в стороны, можно коснуться обеих стен.

Орито идет дальше. Через тридцать-сорок шагов туннель начинает забирать вверх.

Орито представляет себе, как выползает через потайную щель навстречу звездному свету…

…И со страхом думает: не получится ли так, что ее спасение для Яёи – смертный приговор?

«Настоящий виновник – Эномото, – возражает совесть. – Виновата настоятельница Идзу, виновата Богиня».

– Не так все просто на самом деле, – отвечает совести эхо.

«Воздух становится теплее? – спрашивает себя Орито. – Или у меня жар?»

Туннель расширяется, превращаясь в сводчатый зал, а посередине – коленопреклоненная статуя Богини, в три-четыре раза больше натуральной величины. Орито приходит в ужас – туннель здесь заканчивается. Богиня вырезана из черного камня с блестящими вкраплениями, словно скульптор ее вырубил из ночного неба. Невозможно представить, как ее сюда затащили; скорее поверишь, что каменная глыба стояла здесь с сотворения мира, а туннель специально расширили, чтобы к ней приблизиться. Прямая спина Богини одета алой тканью, а великанские ладони сложены вместе, образуя чашу размером с колыбель. Алчный взгляд устремлен в пространство. Хищный рот раззявлен. «Если монастырь Сирануи – вопрос… – Не столько Орито думает, сколько мысль думает Орито. – Тогда здесь – ответ».

На гладкой круговой стене, примерно на уровне плеча, нанесены новые нечитаемые знаки. Орито уверена, что их сто восемь – по числу буддийских грехов. Пальцы Орито сами собой тянутся к бедру Богини, и, прикоснувшись, она чуть не роняет свечу: камень теплый, словно живой. Ум научного склада ищет разгадку: «Водоводы от горячих источников, – рассуждает Орито, – где-нибудь поблизости, в горах…» Что-то поблескивает при свете свечи в том месте, где должен находиться язык Богини. Орито отгоняет неразумный страх – вдруг каменные зубы отхватят ей руку – и, пошарив в углублении, нащупывает пузатую бутылку. То ли стекло матовое, то ли внутри налита какая-то мутная жидкость. Орито вытаскивает пробку, принюхивается: ничем не пахнет. Пробовать на вкус не стóит – это Орито понимает и как дочка врача, и как пациентка мастера Судзаку. «Но почему бутылка хранится именно здесь?» Вернув ее на прежнее место во рту Богини, Орито спрашивает:

– Кто ты? Что здесь творится? И зачем?

Не может такого быть, чтобы каменные ноздри Богини гневно раздувались. Ее злобные глаза не могут расшириться…

Свеча гаснет. Мрак наполняет пещеру.

Орито снова в первой алтарной комнате, собирается с духом, чтобы пройти через покои мастера Гэнму. Вдруг она обращает внимание на шелковые шнуры при черных рясах и проклинает себя за тупость. Десять таких шнуров связать друг с другом – получится легкая прочная веревка, длиной как раз равная высоте наружной стены. Орито прибавляет еще пять шнуров на всякий случай. Сматывает веревку, осторожно открывает дверь и по стеночке пробирается через комнату мастера Гэнму к боковой двери. Коридор, огороженный ширмами, ведет к двери в сад, а там к наружной стене прислонена бамбуковая лестница. Орито взбирается по ней, привязывает один конец веревки к незаметной, но прочной перекладине, а другой сбрасывает вниз. Не оглядываясь назад, в последний раз вдыхает воздух неволи и спускается в ров.

«Опасность еще не миновала».

Орито оказывается в зарослях по-зимнему голых кустов.

Она пробирается вдоль стены – так, чтобы монастырь оставался справа, – и не желает думать о Яёи.

«Крупные близнецы, – думает Орито, – переношены на две недели. Таз узкий, ýже, чем у Кавасэми…»

Свернув за угол, Орито попадает в полосу елок.

«В Сестринском доме на каждые десять-двенадцать родов одни заканчиваются гибелью роженицы».

По заледеневшей земле, засыпанной хвоей, она спускается в укромную низину.

«С твоими знаниями и мастерством, – это не пустая похвальба, – могло быть на каждые тридцать».

Стремительные рукава ветра цепляют колючие, хрупкие от мороза кроны деревьев.

«Если повернешь назад, – напоминает себе Орито, – ты знаешь, что с тобой сделают монахи».

Она находит тропинку – там, где начинается склон от ритуальных ворот тории. Ярко-оранжевые днем, сейчас они кажутся черными на фоне ночного неба.

«Никто не может требовать, чтобы я покорилась рабству! Никто, даже Яёи…»

Орито приходит в голову, что в Скриптории она получила в руки оружие.

«Сомневаться в подлинности одного новогоднего письма, – скажет она Гэнму, – значит усомниться в них всех…»

Согласились бы сестры вести такую жизнь, если бы не верили, что их Дары живут и здравствуют в Нижнем мире?

«Мысли о мщении, – прибавила бы она, – не способствуют удачному протеканию беременности».

Тропинка делает резкий поворот. Становится видно созвездие Охотника.

«Нет! – Орито отгоняет полуоформившуюся мысль. – Я ни за что не вернусь!»