Тысяча осеней Якоба де Зута

Клены пылают осенними красками, и полная луна плывет в небесах, подобно светильнику, точно так, как описано в «Озаренном луною замке». Кажется, так давно был сезон дождей, когда слуга господина настоятеля доставил мне ваше письмо. Оно лежит передо мной на столе моего мужа. Да! Кояма Синго взял меня в жены в благоприятный тринадцатый день Седьмого месяца, в храме Симогамо, и нам как новобрачным отвели две задние комнаты в мастерской по изготовлению поясов-оби «Белый журавль» на улице Имадэгава. После церемонии свадьбу праздновали в очень известном чайном домике. Угощение оплатили совместно семьи Уэда и Кояма. У некоторых моих подруг мужья, заполучив невесту в жены, превращались в злобных демонов, но Синго по-прежнему добр ко мне. Конечно, замужняя жизнь – не увеселительная прогулка на лодках, как вы мне и говорили в письме три года назад. Хорошая жена не ложится спать раньше мужа и не должна нежиться в постели, когда он уже встал, да и так дня не хватает! Пока дела в мастерской только-только налаживаются, мы стараемся тратить поменьше, держим всего одну служанку, и муж привел из отцовской мастерской всего двух подмастерьев. Но я счастлива сообщить, что у нас уже появились постоянные заказчики из двух семей, имеющих связи при императорском дворе. Одна семья в родстве с Коноэ…

Здесь письмо обрывается. У Орито голова идет кругом. «Неужели все новогодние письма написаны монахами?» Но это бессмысленно! Пришлось бы поддерживать вымышленную переписку с десятками детей, и все равно, как только матери выйдут из монастыря и вернутся в Нижний мир, обман раскроется. Зачем такие ухищрения? «А затем! – Двойной светильник мерцает всезнающими глазками Толстой Крысы. – Дети не могут присылать новогодние письма из Нижнего мира, потому что они вовсе и не попадают в Нижний мир». Тени Скриптория исподтишка наблюдают, как Орито осознает неизбежный вывод. Над носиком чайника поднимается пар. Толстая Крыса ждет.

– Нет! – говорит ей Орито.

«Нет! Незачем убивать детей. Если бы Дары не были нужны ордену, мастер Судзаку давал бы сестрам настойки на травах, вызывающие выкидыш».

Толстая Крыса насмешливо спрашивает, как иначе объяснить лежащее на столе письмо. Орито хватается за первый правдоподобный ответ, который приходит в голову: «Дочь сестры Хацунэ умерла от болезни или из-за несчастного случая». Должно быть, монахи продолжают присылать новогодние письма, чтобы сестра не горевала о своей потере.

Толстая Крыса, дернув носом, исчезает.

Дверь, через которую вошла Орито, начинает открываться.

Мужской голос произносит:

– После вас, учитель…

Орито бросается к другой двери. Та, как во сне, одновременно близко и далеко.

– Удивительно, – слышится голос мастера Тимэи, – по ночам намного лучше сочиняется…

Орито отодвигает дверь на три, четыре ширины ладони.

– …Но я рад твоему обществу в этот негостеприимный час, милый юноша.

Орито переступает порог и задвигает за собой дверь в то самое мгновение, когда мастер Тимэи входит в освещенный круг. За спиной Орито – короткий, холодный и темный коридор к покоям мастера Гэнму.