Тысяча осеней Якоба де Зута

Сагара поворачивается у Морских ворот. На лице написано легкое недоумение.

— Помните, кто выше всех по должности на Дэдзиме.

Поклон у Сагары определенно вынужденный. Он уходит.

— Я ему не доверяю, — Фишер недоволен. — Не обучен хорошим манерам.

— Мы надеемся, что англичане уважительно отнеслись к вам и директору, — говорит Якоб.

— «Уважительно»? Лучше, чем уважительно, старший клерк. У меня потрясающие новости.

— Я тронут вашей заботой, — говорит Фишер всей компании, собравшейся в Парадном зале, — и вам будет очень интересно узнать про мое пребывание на «Фебе». Однако надо соблюдать протокол. Посему: Грот, Герритсзон, Баерт и Ост — ты тоже, Туоми — свободны и можете вернуться к своим работам. У меня есть государственные сведения, которые я собираюсь обговорить с доктором Маринусом, господином Оувехандом и господином де Зутом и вынести решение после тщательного обсуждения на свежую голову. Когда закончится обсуждение, мы проинформируем вас о принятом решении.

— Вы ошибаетесь, — заявляет Герритсзон. — Мы остаемся, понятно?

Напольные часы отстукивают время. Пиет Баерт чешет пах.

— Значит, в отсутствие кота, — Фишер обаятельно улыбается, — мыши собрались на съезд. Очень хорошо, тогда я буду стараться объяснять очень простым языком, как это возможно. Господин ван Клиф и я провели ночь на борту фрегата Его королевского величества «Феб» в статусе гостей капитана. Его зовут Джон Пенгалигон. Он здесь по приказу британского генерал — губернатора из форта Уильям в Бенгалии. Форт Уильям — главная база Английской Ост — Индской компании, и там…

— Мы все знаем, что такое форт Уильям, — вмешивается Маринус.

Фишер улыбается долгую секунду.

— Джону Пенгалигону приказано заключить торговый договор с японцами.

— Ян — Компания торгует с Японией, — напоминает Оувеханд, — а не Джон — Компания.

Фишер ковыряет в зубах.

— Ах да, еще новости. Ян — Компания мертва, как дверной гвоздь. Да. В полночь последнего дня восемнадцатого столетия, пока кто-то из вас… — он смотрит на Герритсзона и Баерта, — распевал оскорбительные куплеты о ваших немецких предках на Длинной улице, существующая с незапамятных времен, уважаемая всеми Компания прекратила свое существование. Наш работодатель и казначей — банкрот.

Все потрясены.

— Подобные слухи, — говорит Якоб, — ходят…

— Я прочитал об этом в «Амстердамском куранте» в каюте капитана Пенгалигона. Черным по белому, на голландском языке. С первого января мы работаем на призрак.

— Наше жалованье? — Баерт в ужасе кусает ладонь. — Мое жалованье за семь лет?

Фишер кивает:

— Ты поступал очень предусмотрительно, когда тратил его на выпивку, шлюх и азартные игры. По крайней мере, получил от этого удовольствие.

— Но наши деньги — это наши деньги, — настаивает Ост. — Наши деньги в сохранности, так, да, господин де Зут?

— По закону — да. Но «по закону» — это суды, компенсации, адвокаты и время. Господин Фишер…

— Я полагаю, в книге приказов директора моя должность записана как «заместитель директора»?

— Заместитель директора Фишер, в «Куранте» что-то написано о компенсации и долге?

— Для дорогих земляков — пайщиков в Голландии — да, но что достанется пешкам в азиатских факториях — ни слова. По поводу нашей родной Голландии у меня есть еще новость. Корсиканский генерал Бонапарт назначил себя Первым консулом Французской Республики. Этому Бонапарту в честолюбии не откажешь! Он захватил Италию, прошелся по Австрии, разграбил Венецию, подчинил Египет и намеревается превратить Нидерланды в департамент Франции. Мне очень жаль, господа, но вашу родину выдают насильно замуж, и она потеряет свою девичью фамилию.

— Англичане лгут! — восклицает Оувеханд. — Это невозможно!

— Поляки говорили то же самое, пока их страна не исчезла с карты.

Якоб представляет себе гарнизон французских войск в Домбурге.

— Мой брат Йорис, — вспоминает Баерт, — служил под тем французом, тем Бонапартом. Они говорили, что тот заключил сделку с дьяволом на Аркольском мосту [110], что тот будет хранить его, и поэтому теперь он крушит все армии. Но солдат та сделка не включала. Йориса в последний раз видели на пике в Битве у пирамид, и тела при этом у него не было…

— Мои глубокие соболезнования, Баерт, — говорит Петер Фишер, — но Бонапарт теперь глава вашего государства, и на ваше жалованье ему начхать. Вот так. У нас пока две неожиданности. Больше нет Компании и нет независимых Нидерландов. Но есть и третий сюрприз, особенно интересный для старшего клерка де Зута, я полагаю. Лоцмана, который привел «Феб» в бухту Нагасаки, зовут Даниэль Сниткер.

— Но он же на Яве, — Оувеханд первым обретает дар речи, — под судом.

Фишер разглядывает ноготь.

— Такие повороты судьбы делают жизнь очень интересной.

Ошеломленный Якоб откашливается:

— Вы говорили со Сниткером? Лицом к лицу? — он бросает быстрый взгляд на И во Оста, бледного и растерянного.