Тысяча свадебных платьев

– Не знаю. Однажды в нем словно щелкнул выключатель. Ни с того ни с сего Энсон вдруг перестал даже произносить имя Солин. И не хотел больше слышать его от кого-либо другого. И так до сих пор. Каждый раз, когда я пыталась с ним поговорить, он сразу обрывал разговор. Как будто он ею безнадежно отравлен.

– Надо думать, это ужасно порадовало вашего отца.

– Подозреваю, да. Он ведь получил то, что хотел. Впрочем, он всегда получал желаемое. Даже если это означало сокрушить того, кого он вроде бы должен был любить. Понятно, что он исковеркал душу Энсона.

– И малышке, – добавила Рори. – Он просто взял и отдал ее чужим людям. Собственную внучку! И ведь он даже не представлял, где она и что с ней!

– О, это он как раз очень хорошо знал! – Тия отвела взгляд, и ее голос снова приобрел зловещие нотки. – Та женщина, которая заправляла «Обществом семейной поддержки», прислала ему копию свидетельства об удочерении – в доказательство того, что его деньги потрачены правильно. Вот каким он был чудовищем! Его ничуть не заботил сам ребенок – только его собственные виды на Энсона и на империю Перселлов.

– Какая расчетливость!

– Таков был мой отец – непреклонный в своем стремлении получить желаемое, причем любой ценой. А Дороти Шеридан была очень рада ему в этом помочь – небезвозмездно, разумеется. Я, найдя расходную книгу, кое-что проверила. Похоже, полиция что-то пронюхала о заведении мисс Шеридан в 1972 году. Вот почему записи о денежных переводах оборвались. Дамочка исчезла, и мой отец наконец-то сорвался с крючка.

Рори словно обдало холодом.

– Просто непостижимо! Солин сорок лет горевала о дочери, которую считала мертвой и неизвестно где похороненной, – а та все это время была жива! Как могла женщина сотворить такую подлость и низость с другой женщиной?!

Тия снова прищурилась, внимательно глядя на Рори.

– Вы, я вижу, страстная заступница Солин и сильно за нее переживаете. Проделали такой долгий путь. И задаете все эти вопросы…

– Вчера один мой приятель – газетчик, которого я попросила раздобыть для меня фото вашего брата, как я полагала, погибшего на войне, – передал мне фотографию Энсона, сделанную пару лет назад. Мне кажется, мои вопросы вполне естественны.

– А зачем вам понадобилась фотография Энсона?

И вновь у Рори возникло ощущение, будто ее в чем-то обвиняют, и это ее задело.

– Я хотела вдеть ее в рамочку и преподнести Солин как подарок. Потому что она моя хорошая подруга. Ведь она и вашей подругой была когда-то?

– Да. Была.

Голос Тии зазвучал нежнее, и Рори тоже сразу же смягчилась.

– Она рассказывала мне о ваших эскизах. И о платьях, которые сшила для вас. И как вы мечтали когда-нибудь поселиться в парижской мансарде и писать картины. Она очень переживала, что не смогла с вами попрощаться – ваш отец ей этого не разрешил.

Тия обхватила себя руками, словно от чего-то защищаясь.

– Он отправил меня в совершенно ужасный пансион для девочек. А когда я вернулась, Солин уже не было. Я подумала тогда, что она сама уехала от нас. Что она меня отвергла. И к тому времени, когда приехал Энсон, я уже успела возненавидеть ее. Не только за то, что она бросила меня, но и за то, что бросила моего брата. Когда-то мы с Энсоном были очень близки, но, вернувшись домой, он стал холодным и отчужденным. Я думала, что если начну открыто ненавидеть Солин, то это снова нас с ним сблизит. Но от этого он злился еще сильнее.

– Он вас использовал, – тихо сказала Рори. – В смысле, ваш отец. Это он заставил вас ненавидеть Солин, а потом использовал эту ненависть, чтобы вашему брату было еще больнее.

Тия быстро взглянула на нее:

– Я же говорила, что он был чудовищем.

– Простите. Я понимаю, как тяжело вам все это сознавать. Я ведь всего лишь хотела найти фотографию Энсона. Даже не предполагала, что все может так обернуться.

Тия протяжно вздохнула:

– Мне кажется, самое время показать вам наши семейные снимки. – Быстро поднявшись, она сходила к шкафу и через пару минутвернулась с двумя альбомами в кожаных переплетах. – Моя мама была большой любительницей семейных фотографий. У нее для каждого из нас был отдельный альбом. Вот этот – Энсона.

Рори раскрыла на коленях альбом. Тихонько шелестя пожелтевшими страницами, она стала проглядывать запечатленные там основные мгновения жизни. Первое Рождество. Первые шаги. Первая стрижка. Вот пухлый карапуз превратился в школьника. Вот Энсону то ли восемь, то ли девять лет: веснушчатый, щербатый мальчишка в бейсбольной экипировке. Рядом другой снимок – где он уже в футбольной форме, опустившись на одно колено, щурится на солнце. Еще несколько страниц – и он улыбается в камеру, одетый в темный костюм и белую парадную рубашку, с белой гвоздичкой на лацкане пиджака. Школьный выпускной. И, наконец, на предпоследней странице он в форме цвета хаки, с коротко постриженными и зачесанными назад волосами. Совсем уже не мальчик.