Тысяча свадебных платьев

– Но вы ведь сказали ему правду, когда он все-таки вернулся домой? О ребенке и о том, что сделал ваш отец?

– Как я могла об этом ему сказать? Я и сама ничего не знала до тех пор, пока отец не умер и мне не пришлось разбирать его бумаги. – Поднявшись, Тия прошла к ближнему стенному шкафу и распахнула дверцу, явив взору целую стопку картонных коробок. – Вот как это выглядит, когда приводишь отцовские дела в порядок. Когда он умер, Энсон был за границей – естественно! – так что разбираться в отцовских документах выпало мне. Я даже не представляла, что он такая бумажная крыса! Я избавилась, наверное, от тонны бумаг. А потом однажды наткнулась вот на это.

Немного порывшись в коробках, Тия наконец вытащила темно-красную бухгалтерскую книгу, перевязанную тугими резинками.

– Я тоже хотела это выбросить, пока повнимательнее не разглядела таблицу и не увидела то, что внутри.

– А что там?

– Правда, – ответила Тия, стаскивая резинки и передавая книгу Рори. – Здесь все. Все чеки, платежки, вся бумажная волокита – то есть все, что потребовалось моему отцу, чтобы навсегда стереть из нашей жизни Солин и ее ребенка. Я хочу, чтобы вы на это взглянули, прежде чем мы продолжим разговор.

Слова эти прозвучали несколько пугающе, повиснув между ними, точно смутная угроза. Вдохнув, Рори раскрыла книгу. И сразу же ей бросилось в глаза имя Д. Шеридан. Она вспомнила, как Солин его упоминала, – но, когда Рори увидела его здесь, написанное, возможно, рукой Оуэна, ее вдруг замутило. Были тут и другие, уже знакомые ей, имена: доктор Маркус Хартвелл, г-н Эллиот Мейсон. То есть упоминались врач, адвокат и «Общество семейной поддержки».

Тия молча наклонилась над ней, когда Рори начала перелистывать страницы, проглядывая длинные табличные столбцы. Благотворительный вклад. Расходы на медицинское обслуживание. Благотворительный вклад. Благотворительный вклад. Госпошлины. Подготовка документации. Благотворительный взнос. Первое поступление прошло 24 октября 1943 года, последнее – 12 августа 1972-го. Все без исключения даты. Все суммы до последнего доллара. Все было так аккуратно, с такой скрупулезностью записано, словно там указывались всего лишь деловые расходы фирмы.

– Двадцать восемь лет! – выдохнула Рори, изумленно глядя в книгу расходов. – С годами поступления стали более редкими, но некоторые из них доходили до пятизначных цифр.

– Плата за молчание, – будничным тоном подтвердила Тия. – Так я думаю, по крайней мере. Если бы просочился хоть малейший слух, что отец заплатил за то, чтобы избавиться от собственной внучки, его бы уничтожили. И не надо забывать об Энсоне. Отец понимал, что, стоит Энсону хотя бы что-нибудь узнать – и династия Перселлов рухнет. Впрочем, это все равно ни к чему не привело. Энсону с самого начала этого было не нужно. Уверена, пока мы с вами тут говорим, отец в гробу переворачивается, зная, что я хозяйничаю в его доме и управляю семейным бизнесом.

– А Энсон не захотел?

– Мой брат и месяца не прожил с нами под одной крышей, когда вернулся из Швейцарии. И я не могу его винить. С тех пор как умерла мама, ему всегда здесь было безрадостно. Отец и так-то никогда не был добрым и сердечным человеком, но с того дня, как не стало мамы, он еще более ожесточился. Можно подумать, перспектива обрести внучку могла бы как-то смягчить его нрав!

– А долго вы уже об этом знаете?

– Месяца четыре, плюс-минус неделя.

– И Энсон до сих пор не в курсе?

– Нет.

– А вы не находите, – спросила Рори, стараясь выдержать спокойный тон, – что вашему брату стоит знать, что у них с Солин появилась на свет дочь?

– Разумеется, я в этом даже не сомневаюсь! – Глаза у Тии внезапно наполнились слезами. – Я только об этом и думаю с тех пор, как нашла эту бухгалтерскую книгу. Я вообще не представляла, что мне делать с новостями, которые я узнала. Я попыталась однажды поговорить с братом, когда он позвонил из Лондона поздравить меня с днем рождения, но Энсон пригрозил, что повесит трубку и больше никогда не позвонит, если я еще хотя бы раз упомяну имя Солин. И, знаете, ему можно поверить. – Она горестно покачала головой, у нее задрожал подбородок. – Солин не единственная, кому вся эта история изранила душу. То, что случилось во время войны, сильно изменило моего брата. Но возвращение домой его, можно сказать, добило.

– Но ведь он знал ее, Тия! Он же любил ее! Я не понимаю, как он мог поверить в отцовскую ложь о женщине, которую он так любил.

– Сначала он и не поверил. Они ругались на чем свет стоит из-за того, что отец о ней говорил. Что якобы ей от Энсона нужны были только деньги, но в итоге даже они не смогли побудить ее остаться, поскольку ей пришлось бы возить мужа в инвалидной коляске. Он как будто наказывал Энсона за его любовь к Солин. Иногда я даже боялась, что они подерутся из-за нее.

– И что вдруг изменилось?