Тысяча свадебных платьев

– Прости, я не хотела тебя так расстраивать.

Камилла провела ладонью по своим идеально уложенным волосам, расправила на груди блузку.

– И ты меня прости за резкость. Просто мои отношения с матерью… скажем, довольно сложные.

– Поэтому ты никогда со мной о ней не говорила?

– Я не говорила о ней, потому что не о чем говорить. Она платила за мою учебу, она знакомила меня с миром музыки и изобразительного искусства, она устроила меня в школу танцев, на курсы риторики, на уроки этикета. Она делала все, что от нее требовалось, – и ничего больше.

– Ты не сказала о родительской любви, – заметила Рори. – Тебя любили дома?

– Меня должным образом растили и пестовали, – сдержанно ответила Камилла. – Учили соответствовать тому положению, которое предоставляет мне в обществе фамилия Лоуэлл. Учили делать то, чего от меня ожидают, и быть именно такой, какой мне надлежит быть.

Что-то в том, как Камилла произнесла слово «предоставляет», покоробило Рори. Она уже начинала понимать, отчего ее мать так избегала в разговорах тему своей семьи.

– Ну а ты? В смысле, оправдывала их надежды?

– Почти что никогда.

От сказанного между ними повисло долгое молчание. Рори стояла, внимательно вглядываясь в свою мать. Так поразительно было обнаружить эту неожиданную щель в броне Камиллы – это больное место, саднящую рану детства, которая так до конца и не зажила. Возможно, они с матерью все-таки смогли бы найти общий язык?

– Мне очень жаль, – тихо произнесла Рори.

Камилла замотала головой, глаза ее омрачились от накативших чувств. Она явно глубоко страдала и изо всех сил старалась делать вид, будто это не так.

– Я не предполагала это обсуждать. Все это было очень давно, когда я была совсем еще ребенком. А маленькая девочка все воспринимает как серьезную драму. Пожалуйста, забудь, что я тебе сказала.

Рори колебалась: то ли настоять на продолжении разговора, то ли оставить этот вопрос. Сегодняшняя стычка с матерью началась вроде бы как обычно, – но что-то совсем новое вкралось в их разговор. Нечто такое, что, возможно, сумело бы наконец объяснить извечное напряжение, тлеющее под самой поверхностью их взаимоотношений.

– Со мной тебе не нужно притворяться, – сказала она матери, ловя себя на том, что почти в точности повторяет слова Солин. – Печалиться – это нормально. Или сердиться. Или то и другое сразу.

Камилла выдавила слабую улыбку.

– Ничего. Правда. Что уж, как говорится, плакать над разлитым молоком.

Рори взяла ее за руку:

– Нам вовсе не обязательно обсуждать это сейчас. Мы можем вообще никогда эту тему не затрагивать, если тебе неприятно. Но если тебе захочется кому-то выговориться – знай, что у тебя есть я.

Не успела Камилла что-либо ответить, как в дверь позвонили, и она вздохнула с явным облегчением.

– Ну, вот тебе и компания, – сказала она, высвобождая руку. – А я пойду.

– Это всего лишь прибыл из «Gerardo» обед. Баклажан с пармезаном и антипасто. Останься. Разделим на двоих.

Но Камилла отрицательно покачала головой и бочком пробралась к выходу. Лицо ее вновь стало непроницаемым.

– Уверена, у тебя полно работы. Так что наслаждайся баклажаном без меня.

– Но ты вовсе не мешаешь работе. Останься, дай мне загладить вину за сегодняшнее.

– Ничего, все отлично, – бросила мать через плечо, открыв дверь и устремившись наружу мимо огорошенного посыльного. – Все хорошо. Правда.

Рори расплатилась за заказ и понесла доставленный пакет на кухню, больше чем уверенная, что ее матушка нынче очень далека от «все отлично».

Глава 18 Солин

У каждой души есть свой особенный почерк, свой автограф, уникальный отзвук, который, пульсируя, передается миру. И у каждого отзвука где-то существует соответствующая пара. Когда эти отголоски душ соединяются, они настолько настраиваются в унисон, что, даже разлучившись, продолжают искать друг друга.

Эсме Руссель. Колдунья над платьями

23 июня 1985 года.

Бостон

То и дело поглядывая в окно, я делаю из помидора салат. Возможно, пойду поужинать на террасе, любуясь закатным солнцем. Однако стоит только этой мысли мелькнуть в голове, я уже понимаю, что не буду так делать. Я опять сегодня впала в хандру – в одно из тех меланхоличных состояний, когда мне нужна бутылка исключительно хорошего вина. Взяв со стола бокал, делаю большой глоток, по-прежнему размышляя над нашим утренним разговором с Авророй.

Я хотела проведать ее, убедиться, что с ней все в порядке, – и теперь очень рада, что туда поехала. Сейчас она сильно нуждается во внимании и нежной заботе. Причем больше, как мне кажется, нежели сама это осознает.