Тысяча свадебных платьев

Мало-помалу мы стали более дерзкими и смелыми, и всякий раз, когда выдавались свободные минутки, чтобы перекусить или немного прогуляться, куда-нибудь ускользали вдвоем. Мы по очереди рассказывали друг другу о себе. Разумеется, я не могла поведать ему все – Maman давно уж научила меня не распространяться о нашем даре, – но я поделилась с ним всем, чем только могла. И тем, как невесты за много миль едут, чтобы заказать платье у Руссель, и тем, какие письма приносили нам домой, когда Maman не стало. Рассказывала и о своих планах открыть собственный салон мод, когда закончится война, и о том, какие восхитительные платья я буду шить.

Энсон же рассказывал о том, как рос в Ньюпорте, точно принц, о пышных вечеринках в местном яхт-клубе, о пансионе в Бостоне, о долгих и насыщенных летних каникулах, проведенных под парусом с друзьями. А еще рассказывал о своей семье. Об отце, раненном на Первой мировой, который вернулся домой героем и быстро перехватил бразды правления семейным бизнесом у своего старшего брата. О матери по имени Лидия, которая умерла после тяжелой и мучительной битвы с глубоким воспалением легких. О сестренке, которая рисовала и писала песни, и мечтала однажды стать известной и поселиться в одной из мансард Парижа. О лодках, которые их семья строила на протяжении уже нескольких поколений. О парусниках, прославившихся победами на регатах и выигравших что-то вроде Кубка Америки.

И все же излюбленной темой наших разговоров того лета был сам Энсон. Мне интересно было слушать о том, как он проводил детство, как складывал вещи, отправляясь в восьмилетнем возрасте в пансион, как сам научился править в парусных гонках и стать капитаном им же самим созданной команды, как впоследствии, после серьезной стычки с отцом, полностью оставил парусный спорт. А также о той перепалке, что произошла между ним и отцом, когда он объявил, что бросает университет и идет добровольцем в AFS.

Я могла бы слушать его долгими часами – вот только у нас никогда не было этих часов. Обязанности наши в госпитале были таковы, что мы могли довольствоваться лишь редкими, с трудом выкроенными минутками, когда у нас совпадали смены. И казалось даже как-то недостойно сетовать на это в ту пору, когда так много людей так многим жертвовали на войне.

А потом как-то раз Энсон мне сказал, что устроил нам обоим на вечер отгул. Я не стала даже спрашивать, как и с кем он об этом договорился. Для меня это было неважно. Энсон пригласил меня в ресторан. И не в одно из тех шумных заведений, где обычно ошивались boche, а в старомодный французский пивной ресторанчик на улице Сен-Бенуа, где играла музыка, а на столиках горели свечи. Нас проводили в угловую кабинку в самой глубине зала. Энсон заказал бутылку хорошего красного вина, которое уже после первого бокала ударило ему в голову. И мы ели такую необыкновенную еду, которую там явно добыли на черном рынке: нежнейший розоватый крем-суп с кусочками омара, жареную свинину с яблоками и луком, а на десерт – миндальный меренговый торт. Это были самые восхитительные яства в моей жизни, которые, должно быть, обошлись Энсону в немалое состояние, но в те несколько коротких часов мы с ним смогли напрочь забыть о войне и просто быть вместе.

Потом он провожал меня до дома, и мы шли рядом, рука в руке, жарко сплетя пальцы. И всю дорогу, казалось, мои ноги едва касались земли. Когда мы добрались до двери моего дома, я долго возилась в темноте с ключом, и ладони у меня внезапно стали влажными. Наконец ключ попал в замочную скважину, но, едва я взялась за ручку двери, Энсон схватил меня за руку, ища мой взгляд в кромешной тьме. Порывисто прошептав мое имя, он коснулся пальцами моего лица, после чего с умопомрачительной неторопливостью прижался губами к моим губам. Я качнулась в его объятия, сливаясь с ним в поцелуе, и ночь отступила, оставив только его и мой пульс. Два отзвука наших душ. Это ощущалось как какое-то déjà vu – словно ты нашел нечто такое, о потере чего даже не знал. И мне так не хотелось, чтобы это когда-то закончилось. Но, естественно, это должно было закончиться. Для приличных девушек все же существовали некоторые правила.

Однако факел наших чувств уже разгорелся не на шутку. К концу лета я была по уши влюблена в Энсона Перселла. И он так же сильно влюбился в меня.

Глава 19 Солин

Чтобы быть уверенной в счастливом финале, невеста должна искренне желать отдать все свое сердце мужчине, за которого выходит замуж. Но при этом оставаться с собственным стержнем.

Эсме Руссель. Колдунья над платьями

14 августа 1943 года.

Париж