Тысяча свадебных платьев

С самого своего приезда я не покидала этот дом, если не считать долгих сидений возле бассейна или прогулок по маленькому отрезку пляжа прямо за воротами патио. Свежий морской воздух хорошо снимает головные боли и освобождает меня от ощущения замкнутого пространства. По дому мне бродить крайне неуютно: я ощущаю себя здесь не в своей тарелке – словно вторглась без спроса на чужую территорию. Впрочем, в особняке я остаюсь не совсем одна. Здесь есть Белинда, отвечающая за питание, и есть еще уборщица по имени Клара, которая приходит дважды в неделю. Но обе они, встречая меня где-то в доме, относятся ко мне, как к мебели. Так что я стараюсь больше сидеть у себя в комнате с ее чудовищными обоями и вечным давящим на нервы полумраком.

Единственная моя отдушина – это Тия. Она такая восторженная натура, так жаждет внимания и любви! И от отца она не получает ни того, ни другого. Не то чтобы он был намеренно жесток – нет. Это потребовало бы от Оуэна больше усилий, чем он готов ей уделить. Он просто будто бы ее не видит – что жестоко само по себе. Возможно, именно поэтому она так быстро сделала меня своей близкой подругой – своей «будущей сестрой», как она меня называет. И, признаюсь, это мне очень по душе.

Каждый день, возвращаясь из школы, она торопится ко мне, в нетерпении заняться со мной уроками. Она попросила меня научить ее французскому языку, чтобы, в будущем, когда она станет известной художницей и переедет в Париж, она могла свободно говорить по-французски. Но сегодня она приходит ко мне в комнату, зажав под мышкой один из своих альбомов для рисования. Девочка плюхается на кровать и ждет, когда я присяду с ней рядом. Затем раскрывает альбом и кладет его мне на колени.

Я опускаю взгляд и вижу портрет Энсона с поворотом в три четверти. У меня перехватывает горло.

– Как у тебя чудесно получилось! – шепчу я, ведя пальцем вдоль контура его лица.

– Я очень тоскую по нему.

– Я тоже.

Тия вскидывает голову, изо всех сил стараясь улыбнуться:

– Он ведь храбрый, правда?

– Oui, chérie. Он очень храбрый. Храбрее мужчины я еще не встречала.

Девочка несколько раз моргает, и на кончиках ее ресниц поблескивают слезы.

– Надеюсь, он скоро вернется домой. Тогда вы наконец сможете пожениться, и я уеду жить с вами.

Ее слова проникают мне в душу, и от этого у меня едва не разрывается сердце. В ее возрасте я отчаянно мечтала уехать от Maman и жить с Tante Лилу, упорхнуть из своей клетки, как это сделала Лилу, и устремиться к своим грезам. Однако здесь ситуация совсем иная. Это не беспокойство духа, жаждущего наконец расправить крылья, – здесь горькая, неизбывная тоска ребенка, который знает, что его не любят.

Запечатлев поцелуй на ее светлой макушке, я пытаюсь сменить тему.

– Я в твоем возрасте тоже все время рисовала. Изрисовывала множество страниц, и на всех были великолепные платья, которые я когда-нибудь сошью.

У девочки расширяются глаза.

– Правда?!

– Когда-то я хотела прославиться. Но не своими рисунками, а платьями, что буду шить. Нарядами с моим именем на ярлычке.

– А что стало с теми рисунками?

– Мне пришлось оставить их в Париже. Они не были настолько прекрасны, как твои, но этого и не требовалось. Это были всего лишь задумки, эскизы.

– А ты уже когда-нибудь шила сама платья?

Я лукаво улыбаюсь:

– Сшила одно. Но потом началась война, и такие платья, как у меня, некому уже было покупать.

Тия мечтательно вздыхает.

– Как бы мне хотелось его увидеть! Я имею в виду то платье. Уверена, оно было восхитительным.

Тут я подношу палец к губам, иду к шкафу, достаю свою дорожную коробку и возвращаюсь с ней к кровати. Стоит мне открыть крышку и расправить платье – и глаза девочки становятся круглыми, как блюдца.

– Оно же как из сказки!

– Да, – тихо отвечаю я. – Это… да, вроде того. Это мое платье счастливого финала.

Тия недоуменно смотрит на меня:

– Платье… чего?

– Ну, так мы с матерью обычно говорили.

– И ты правда сама его сшила?

– Сама.

– Прямо от и до?

Эта забавная фраза вызывает у меня улыбку.

– Да, прямо от и до.

– Это самая прелестная вещь, что я когда-то видела! – Она тихо вздыхает, с нежностью водя пальцем по бисеру. – Ты его сшила, чтобы надеть, когда будешь выходить замуж за Энсона?

Складывая платье обратно в коробку, я пытаюсь побыстрее сообразить, как ответить на этот вопрос. Правда в том, что я начала шить это платье задолго до того, как познакомилась с Энсоном. Единственное, что меня серьезно беспокоило тогда – это желание заявить о себе матери. Хотя во мне жила мечта о ком-то вроде Энсона. О прекрасном принце – добром, храбром и красивом. О таком, каким был английский возлюбленный тетушки Лилу.

– Да, – отвечаю я наконец. – Я сшила его для свадьбы с Энсоном.

Тия вскидывает на меня сияющие глаза:

– Жду не дождусь, когда он увидит тебя в нем! Ты будешь самой прекрасной невестой во все времена!

Я сглатываю стеснивший горло ком, удивленная той глубокой привязанностью, что появилась у меня к этой девочке.

– А ты будешь прекраснейшей подружкой невесты. Какого цвета ты бы хотела себе платье?