Читаем Тысяча журавлей. Антология японской классической литературы VIII—XIX вв. полностью

Тысяча журавлей. Антология японской классической литературы VIII—XIX вв.

— О-о! Как же ты вырос! Ты уже совсем взрослый. Ты сможешь все понять.

Ах, почему, почему тебя не так воспитали, как подобает сыну знатного самурая? Лицо твое почернело от солнца. Твои прекрасные волосы висят лохмами. А руки? А ноги? Они грубее, чем у дикой обезьяны. Я гляжу на тебя — и не узнаю. В тебе ничего не осталось от прежнего... Даже руки не те, даже ноги не те!..

О, недаром говорится: «Воспитание важнее знатного рода!» —

И Сигэнои сноваНадрывно плачет.— Слушай и пойми!Хоть я и родила тебя, но тыТеперь не сын мне.Я тебе не мать!

Пойми, я говорю это не потому, что ты стал Санкити Дикарем.

Я все, все тебе расскажу. Это было давно-давно. Я и тогда была на службе у благородной супруги князя.

А твой отец — Ёсаку — был слугойВ покоях женских...Волнуемые ветром страсти,Мы, словно молодые деревца,Сплетались,Обнимались...А ночь однаЗвала другую ночь...Свиданья становились чаще...Я потеряла в комнате для слугЛюбовное письмо.Начальник стражиНашел его и поднял.Прочел... донес...О, ты не знаешь,Какая строгость в княжеских дворцах!А в нашем замкеОбычай был особенно суров.Высокие вассалы собралисьИ вынесли решение: обоимВиновным — смерть!Позор и казнь!Но госпожа моя молила князяПростить меня...Так госпожа меня любила,Что предлагала жизнь свою —Взамен моей!Да! Милосердью князя нет границ!Нам жизнь дарована была...И мало этого —Был найден выход:Нас объявили мужем и женой.Отец твой — самурай Ёсаку,Упав так низко,Стал понемногу снова подниматьсяПо лестнице чинов.Он стал главою слуг,Распорядителем хозяйства в замке.Ему большой назначили оклад,На зависть прочим, —Тысячу и тристаМешков с отборным рисом.Пойми же, если я еще живаИ головы отец твой не лишился,То живы мы по милосердью князя!И если князь умрет,Наш долг — последовать за ним.Вспороть себе живот и умереть.Теперь ты понял силу долгаИ благодарности?... . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Тем временем я родила тебя.У князя дочка родилась,О-химэсама[419],И госпожа в знак милости своейКормилицей назначила меня!Ах, если бы судьба и дальшеК нам оставалась благосклонной,Теперь ты был бы сыном самураяИ, гордый милостью господ,Ты никому из сверстников своихНе стал бы уступать дорогу!Но, на свою беду, на наше горе,Отец твой послан был в ЭдоПо делу службы...Там он повадилсяХодить в квартал любви,Вконец запутался и погубилЕму порученное дело.Князь приказал ему: умри!Ты знаешь сам: для самураяПоследний долг и выход —Харакири.

Но если самурай взрежет себе живот, тогда его вдова опозорена, она не может служить во дворце. Все женщины в доме говорили госпоже: опасно менять кормилицу! Если о-химэсаму сейчас отнять от груди, она заболеет, она зачахнет...

И вот ради меня твоему отцу снова даровали жизнь. Но его лишили должности, отняли жалованье... прогнали его!

О, если бы я тогда ушла вместе с ним из дворца, долг любящей жены был бы исполнен. Но обречь доверенного мне ребенка на болезнь и страдания... Нет, нет! Немыслимо, невозможно! Как я могла уйти с твоим отцом? Ведь ему даровали жизнь только ради того, чтобы я осталась главной кормилицей при моей маленькой госпоже!

Перейти на страницу: