Тысячекратная Мысль

Лежа ничком, они смотрели с выступающего края пропасти в бездонный провал. Над ними нависала целая гора – утес за утесом, обрыв за обрывом спускались в бездну, а далеко вверху виднелась огромная изогнутая золотая поверхность. Она блестела в отраженном свете, необъятная, испещренная бесконечными строками письмен и барельефами – каждый шириной с парус боевой галеры, – изображающими битвы неведомых существ.

Сесватха и Нау-Кайюти смотрели на ужасающий Ковчег, впечатанный в недра земли. Они добрались до самых глубин Голготтерата.

Внизу они видели ворота, а еще ниже была сооружена каменная платформа с двумя гигантскими жаровнями, дым от которых коптил поверхность Ковчега. Во мраке просматривалась сеть лестниц и площадок. За стеной огня у ворот развалились и совокуплялись шранки. В пустоте звенели жалобные вопли.

– Акка…

– Что будем делать? – прошептал Сесватха.

Нельзя рисковать и обращаться к колдовству здесь, где малейший намек на магию привлечет Мангаэкку. Само присутствие в таком месте смертельно опасно.

С присущей ему решительностью Нау-Кайюти начал снимать свой бронзовый доспех. Ахкеймион смотрел на его профиль, поражаясь контрасту между темной кожей и светлой густеющей бородкой. Во взоре принца светилась целеустремленность, однако она была рождена отчаянием, а не страстью и уверенностью, делавшими Нау-Кайюти таким величественным в глазах людей.

Ахкеймион отвернулся, не в силах выносить сказанной лжи.

– Это безумие, – прошептал он.

– Но она там! – прошипел воин. – Ты сам говорил!

Оставшись в одной кожаной набедренной повязке, Нау-Кайюти встал и провел пальцами по ближним камням. Затем, ухватившись за выступ, повис над бездной. Сесватха с бьющимся сердцем смотрел, как он перебирается через зияющие провалы и как на его коже от возбуждения выступает блестящий пот.

Что-то нависло над ним. Какая-то тень…

– Акка, ты спишь…

Искра света, крошечная и яркая.

– Прошу тебя…

Поначалу Ахкеймиону показалось, что перед ним призрак, мерцающий туман, повисший в пустоте. Но, поморгав, он различил ее черты, вписанные во тьму, и лампу, освещавшую ее продолговатое лицо.

– Эсми, – прохрипел он.

Она опустилась на колени у его постели, склонилась к нему. Его мысли неслись бешеной круговертью. Который час? Почему его обереги не пробудили его? Ужас Голготтерата еще холодил вспотевшее тело. Эсменет плакала, он это видел. Он протянул руки, слабые со сна, но она не дала обнять себя.

Он вспомнил о Келлхусе.

– Эсми? – Затем уже тише: – Что случилось?

– Я… я просто хочу, чтобы ты знал…

Внезапно у него перехватило горло от боли. Он посмотрел на ее грудь, поднимавшуюся под легкой, как дым, тканью сорочки.

– Что?

Ее лицо сморщилось, но она взяла себя в руки.

– Что ты сильный.

Эсменет ушла, и все снова поглотила тьма.

Тварь летела в ночи, глядя на землю внизу. Она поднималась все выше и выше, пока воздух не стал острым, как иглы, а полная звезд пустота не раздробилась на миллионы частиц. Тогда тварь поплыла свободно, раскинув крылья.

Нелегко разбудить столь древний разум.

Тварь думала так, как думала ее раса, хотя эти мысли не выходили за пределы их Синтеза. Прошла тысяча лет с тех пор, как в последний раз она сражалась на такой доске для бенджуки. Завет восстал из небытия. Их детей обнаруживали, вытаскивали на свет. Священное воинство возродилось в качестве орудия для непонятных замыслов…

Этот червь мог бы действовать поумнее! Пусть скюльвенд сумасшедший, но от фактов нельзя отмахнуться. Дунианин…

Встречный ветер потеплел, земля словно распухала. Деревья и папоротники купались в холодном лунном свете. Склоны вздымались и опадали. Реки змеились в темных каменистых руслах. Синтез извивался и просачивался сквозь темный ландшафт, проникал в бездны Энатпанеи.

Голготтерату не понравится новая расстановка фигур. Но правила действительно изменились…

Есть те, кто предпочитает ясность.

Глава 9. Джокта

В шкуре лося шел я по травам. Падал дождь, и я омывал свое лицо в небесах. Я слышал, как произносится Лошадиная Молитва, но мои губы далеко. Я скользил вниз по сорной траве и сухим былинкам, стекая в их длани. Затем был я призван, и вот я среди них. В скорби радуюсь я. Бледная бесконечная жизнь. Вот что я зову своим.

Неизвестный автор. Нелюдские гимны

Ранняя весна, 4112 год Бивня, Джокта

Он проснулся постаревшим.