Тыы-ы! Давай сбежим отсюда вместе!..

— А мне, прикинь! сегодня во сне какие-то чуваки мешок такой кожаный подогнали, а в мешке — куча свитков, прегаментов древних каких-то… такие странные чувачки — вроде в восточных одеждах, двое.

— А мне Вертолёт сказал, что он тогда проснулся и понял, что на поляне никого нет. Что мы все ушли с этой земли. И он остался

один. И он понял, что ему всего этого уже не нужно — одежды, денег, паспорта. Что ему тоже нужно уйти в теле.

И,может быть, он найдёт нас.

— А я открываю глаза: смотрю, стоит у очага голый Вертолёт и кидает в огонь одежду. Ну, я подумала, может это у них тут так принято. Ритуал, блятть. Потом смотрю, а он свой паспорт пытается порвать и в огонь его кинуть хочет.

Я говорю:

— Алё!! Паспорт-то зачем рвать? Тебе ж потом обратно ехать!

Дала ему какие-то твои штаны. и тут Космос проснулся — услышал. Подошёл к Вертолёту, и ну давай они обниматься и рыдать оба в голос. Тут Потапа проснулась, смотрит на это всё дело вот такими глазами и спрашивает меня:

— ЧТО С НИМИ?!

Я говорю:

— Да вот, братья по разуму встретились. Вертолёт одежду свою сжёг, и они теперь оба рыдают.

Потапа как рявкнет на них:

— А йёптвашу мать! Я вам щасс порыдаю, блятть!! Я вам ТАК щасс порыдаю!!

На этот рявк проснулся я и с пригорка увидел по-прежнему обнимающихся и рыдающих Вертолёта и Космоса. И сердце моё тяжело забухало. Один из них точно съехал.

— Вы что! охуели оба?! Все спят!! — заорал я так зло и сволочно, насколько только мог.

И спустился на поляну. Все лежали в спальниках и внимательно наблюдали за происходящим.

— Зачем ты сжёг одежду?

Молчит.

— Серёжа, что случилось?! — начинаю поглаживать его по плечам. Утыкается в меня. Рыдает. Моя шея и грудь мокреют от слёз. Он отводит лицо, и сквозь рыдания пробивается странная улыбка. О! Совсем плохо, — понимаю я. Эта его улыбка — это капец… Потом опять зарывается в меня всхлипываниями и рыданиями без тормозов. Опять поднимает и отводит назад голову. Мы встречаемся глазами. Его тёмные карие глаза — абсолютно трезвые, всё понимают, — его умоляющие безутешные глаза на этом лице без руля и без ветрил. И я чувствую: всё пропало. Он никогда уже не соберёт себя из этих дребезг, осколков.

Всё пропало. Мы уже никогда не будем прежними.

Конец эпохи. Мы на самом краю. И что делать — никто не может знать.

Прыгать или возвращаться…

=====================

Потом уехал кто-то ещё…

Я начинал спекаться. Вертолёт ничего не ел уже почти неделю. И всё меньше пил воды. Он слабел. Мы по очереди дежурили возле спальника, ставшим его смирительной рубашкой. Первое время Вертолёт часто порывался куда-то бежать.

Ночами дежурил в основном я. Будто сбывался мой давний кошмар: я будто бы давным-давно знал, что однажды окажусь в безлюдном труднодоступном месте. И мой единственный спутник, мой друг сойдет с ума. И я ничем не смогу ему помочь… и дальше было что-то…что-то…чьё-то неподвижное уже тело в брезентовой палатке… и вой над пустынным берегом. Наверное, мой. Каждое утро я боялся вернуться на поляну и не найти там никого.

Кроме Вертолёта. Да, я вполне допускал, что они все могли уехать, бросив меня с ним. Имели право. Мы все были свободными людьми. По нашему негласному соглашению.

Нас объединяло только то, что мы искали свободу.

И ещё нас объединял я. По всей видимости:-)

Без меня эти встречи не происходили. Один раз кто-то из наших втроём-вчетвером приехали в лески без меня.

Но нашли только замусоренную акациевую рощу. До утра они тряслись от стрёма — что-то бродило и шебуршалось в темноте. А утром свалили. Лески — это такое место, в которое нужно попасть. Оно не имеет ничего общего с этим невзрачным куском побережья.

Только я знал, как открывается эта дверь.

Странно, но это — правда. У нас было только одно строжайшее соглашение: на время наших ежегодных встреч нельзя было бухать (даже пиво), принимать наркотики и трахаться. Но в тот раз соглашение, незыблемо соблюдавшееся шесть лет, было нарушено. Эрик, торчок из Львова, впервые приехал к нам. И привёз с собой какую-то хрень.

Какой-то, блятть, калипсол!

Он же — кетамин. Да-да, из-за которого теперь эти страсти с ветеринарами и бедыми домашними животными.

Именнно что! Для — домашних животных. За полгода до этого, зимой, он с Сейем по телефону разыскали меня в трансильванских горах.